Роберт (2) Стоун - В зеркалах

— Его куда-нибудь перегнали,— сказал он поспешно.— Их кормят в конюшне.

Джеральдина смотрела сквозь изгородь, словно пораженная ужасом.

— Ну, идем же,— сказал Рейнхарт.— Чего ты?

— Происходит что-то страшное,— сказала Джеральдина. К жеребенку это не имело никакого отношения.— Все время происходит что-то страшное.

Рейнхарт крепко обнял ее. Он боялся, что она вот-вот сорвется, а тогда и он потеряет над собой контроль. Он никак не думал, что и в ласковом покое этого вечера их будет преследовать кошмар.

Они остановились у эстрады, где была трамвайная остановка, крепко обняв друг друга, пугаясь отчаяния друг друга, цепляясь друг за друга.

Трамвая все не было. Мимо, покуривая сигары, прошли два студента, посмотрели на них и сказали:

— Любовь — великая штука.

«Любовь — великая штука»,— с горечью подумал Рейнхарт. Природа совершенна. Он обнимал Джеральдину, она прижималась к нему, он черпал силу в теплой и чувственной покорности ее тела, и ему становилось легче. Да. Любовь — великая штука.

«Я уже бывал здесь»,— подумал Рейнхарт. В отчаянии он поцеловал ее.

Когда они сели в трамвай, Рейнхарт сказал, что надо бы выпить. А дома нет ни капли спиртного.

— Я не уверена, что хочу,— сказала Джеральдина.

— А я хочу,— сказал Рейнхарт.— А если я хочу выпить, то и ты хочешь.

— Угу,— сказала Джеральдина.— Пожалуй, мне именно это и нужно.

Рейнхарт смотрел в окно трамвая на темные деревья. «Этого не избежать»,— подумал он.

Рейни возвращался домой. Поднимаясь по лестнице, он услышал «Kyrie» берлиозовского «Реквиема» и постучал в дверь, из-за которой доносилась музыка. И услышал ту же вороватую суету, которая была обычным ответом на его стук в двери Окраины.

— Рейнхарт здесь?— спросил Рейни.— Мне нужно его кое о чем спросить.

Рейнхарт сидел на оранжевом диване; над ним на стене висела клетчатая нагая женщина Густава Климта. На кедровом сундуке, поджав ноги по-турецки, сидела темноволосая девушка. Ее глаза и глаза Рейнхарта были красными и тусклыми; в комнате стоял запах марихуаны.

Рейнхарт встал и выключил проигрыватель. - Так о чем вы хотите меня спросить, Кирие Элейсон?

Рейни стеснительно посмотрел по сторонам, сел на парусиновый складной стул, сложил руки на коленях и заговорил тоном, каким вел свои опросы.

— Так вот...— начал он.

— Кто это там?— спросил голос из ванной, откуда доносился плеск воды.— Кто-нибудь симпатичный?

— Это верхний жилец, Марвин,— сказал Рейнхарт.— Никто его особо симпатичным не назовет, но я не думаю, что он донесет на нас в полицию. Вы же не донесете на нас в полицию, мистер Рейни?

— Я не имею ничего против марихуаны,— сказал Рейни.— Там, в Венесуэле... курили ее...

— Он говорит, что не донесет на нас,— сообщил Рейнхарт в ванную,— потому что в Венесуэле курят травку.

— Рейнхарт,— сказал Рейни,— в прокуратуре штата есть человек, которого зовут Кэлвин Минноу. По-моему, я слышал, как он выступал в вашей программе. Вы его знаете?

— Ну конечно,— сказал Рейнхарт, выпуская дым.— Кэл. Кэл Минноу. Хороший парень. Я его помню. У него счастливое лицо.

— Вы знаете, что он делает с людьми, получающими пособия?

— Я ничего не знаю,— сказал Рейнхарт.— Кроме того, что у него счастливое лицо и что он в больших количествах жует сен-сен.

— Он придумал план, как вычеркнуть из списков чуть ли не половину получающих пособия. Это ему надо, чтобы заработать себе репутацию.

— Угу,— сказал Рейнхарт.— У них у всех есть планы. У всех до единого. Жуткое дело.

— А какие еще планы у этих людей, Рейнхарт? Что происходит?

— Погодите,— сказала брюнетка.— Я думала, мы поговорим о Венесуэле.

— Мистер Рейни,— сказал Рейнхарт.— Я не из тех, кто знает чужие планы. Могу только заверить вас, что лично у меня нет никаких планов — ни малейших.

— Я ведь не пытаюсь скомпрометировать вас,— сказал Рейни.— Просто... вы единственный человек из тех, кого я знаю, кто как-то соприкасается со всем этим. Кроме вас, мне некого спросить.

— Если бы мне некого было спросить, кроме Рейнхарта, я бы удавилась,— сказала брюнетка.— Не знаю почему, но это так.

Рейни, хмурясь, смотрел, как они по очереди затягивались сигаретой. В ванной Марвин запел «Поплывем в Венесуэлу».

— Я вас не понимаю, Рейнхарт. Я постоянно слышу по радио ваш голос — слышу его все время там, где я работаю. Чем они вас прельстили? Почему вы работаете именно у них? Вы могли бы заняться чем-то другим.

— Правильно,— сказала брюнетка.— От этого ты отпереться не можешь, Рейнхарт. Почему ты работаешь на этих подлых ублюдков?

— Мои наниматели вовсе не подлые ублюдки,— сказал Рейнхарт.— Они принадлежат к числу Самых Видных Наших Граждан. Правда, когда их раздразнят, они бывают страшноваты...

— Они всегда страшны,— сказала брюнетка.— Недочеловеки и сифилитики.

— Ты выражаешься языком экстремистов,— сказал Рейнхарт.— Ты не объемлешь Картины В Целом. Не один Рейни предается меланхолической интроспекции. Говоря как работник радио, я должен заметить, что в народных сердцах и умах царит глубочайшее смятение. Таковые сердца и умы нуждаются в успокоении. Необычные времена требуют необычных средств.

Он затянулся и передал сигарету с марихуаной брюнетке.

— Положитесь на меня! Положитесь на своего Рейнхарта.

— Не будь подлым ублюдком,— сказала брюнетка.

— Моя совесть чиста,— сказал Рейнхарт.— Как обглоданная кость. Рейни смотрел на него, часто мигая.

В комнату вошел Марвин, завернувшись в полотенце — сувенир из Майами.

— По-моему, это великолепно,— сказал он им,— Здорово! Чистейшая экзистенциалистская аморальность на практике. Садизм в том смысле, в каком его понимал маркиз де Сад. Рейнхарт великолепен! Рейнхарт — герой! — Марвин накинул на себя полотенце на манер цицероновой тоги.—Ты героичен, Рейнхарт. У тебя масштабы героя.

— Я обращаюсь к встревоженным сердцам.— Рейнхарт зашевелил пальцами, словно играя на невидимой арфе.— Я приношу музыку.

— Рейнхарт страдает,— объяснил Марвин.

— Ну что вы!—сказал Рейнхарт скромно.— Ах, право!

— Что с вами произошло, Рейнхарт?—спросил Рейни.

— Рейни,— сказал Рейнхарт,— неужели вы так по-детски глупы, что не видите, когда перед вами сволочь?

— Нет, сволочь я сумею узнать. Но я не верю, что вы настолько сволочь, что у вас... что у вас не осталось человечности. Не знаю почему.— Он оглянулся, словно ища, куда бы сбежать.— Если бы я так думал, я не попросил бы у вас помощи. Насколько я могу судить, только вы могли бы сказать мне то, что мне нужно узнать.

— И что же это?— спросил Рейнхарт.

— Тьфу ты, черт,— сказал Рейни.— Я говорю о том, что сейчас происходит.

Марвин развалился на диване, задрапированный в свое пестрое полотенце.