Станислав Виткевич - Наркотики. Единственный выход

— Ах, да я же в самом деле женат, — заговорил в нем тот чужой шизоидальный голос, который при благоприятных обстоятельствах может внутри отдельно взятой личности переродиться в совершенно законченного идиотика. — Я женат! Это невероятно, такое, наверное, невозможно. «На моем суденышке на утлом поплыву я по волнам великой тайны», — вспомнился ему стих Генека, брата Русталки, не вовремя выросшего в поэта. Он ощущал именно это — без малейшего наигрыша, у шизоидов такие состояния как раз возможны; а вот широкие круги пикнической черни считают такие вещи сущим бредом.

Эту невероятность он углядел во время «визуального осмотра» — в виде фантастической картинки, на которой Русталка заваривала чай к его приходу. Она на самом деле должна была делать это в данную минуту — так явственно видел он все во всех подробностях: ему сделалось «ujutnie», удобно и духовно тепленько, но тут туча сыпного, зудящего отвращения быстро пронеслась над только что возделанными грядками упорядоченности. А может, это необходимо, чтобы свершать великие подвиги на философских высотах. «Ведь если что-то столь реально существует в воображении, то, наверное, должно и на самом деле существовать», — глупо думал он. В этот миг он видел только одну из истин: в момент воспоминания сознание не раздваивается на видение, воспоминание о реальности как таковой, и на сознание, что это видение является видением реальности — процесс этот однороден (avis aux psychologiques [121] Психологически (фр.). ): я вижу данный предмет, один-единственный, и нет непосредственного различия между этим видением и реальностью; в этот момент моего фантазирования они суть единое (на этом основано ощущение, что я на самом деле там), но в то же самое время непосредственно, без малейших размышлений ни до, ни после, в момент самого смотрения (это — несамостоятельный момент в явлении как целом) известно, что перед тобой вовсе не реальность (ведь, например, не схватишь за волосы видение любимой женщины — а что, пример не хуже любого другого); различие воспоминаний и реальности — различие качественное и непосредственно данное, несмотря на страшные глупости, которые на эту тему понаписал Бертран Рассел в своем ужасном «Analysis of mind» [122] «Исследование разума» (англ.). .

— Но ведь я действительно вижу ее руку с порезами от неудачного маникюра (и люблю эту руку за ее ранки — о ты, жалкая сентиментальность шизоидов, заменяющая им бурную качку океана пикнической чувственности!) и с этим наиаристократичнейшим ногтем на мизинце — вижу кожу и прикасаюсь к ней в этот момент... — тут он столкнулся с придорожным километровым столбом и упал, больно поранив колено (сразу же помазал йодом, т. к. всегда, вопреки современным гонениям на йод, носил его с собой, а тот прекрасно служил ему). Он убедился, что, интенсивно вызывая образ жены в «семейном гнездышке», он буквально ничего (сознательно) перед собой не видел, хотя все время смотрел вперед, вытаращив глаза. Так подсознательное оказывается частью «смешанного фона», меняя окраску (иногда в переносном, а иногда и в прямом смысле, когда дело касается дополнительных цветов) комплекса реальных качеств, актуальных, живых [123] Я ввожу понятие «живости» качества в противоположность мертвечине воспоминаний, которые в момент, пока они длятся, точно так же актуальны, как и «живые» качества. (Прим. авт.) — незабываемое открытие Корнелиуса и окончательное решение роковой проблемы подсознания.

Реальность! О как же бедовал и ломал голову (что за кретинские слова!) Изидор над определением этого неприступного понятия! «Реальны только Единичные Сущности = (ЕС) и качества = (Хм) в их длительности». Однако, что на самом деле означала эта фраза, в которую, как вода по водостоку с крыши, слились все его мысли, хотя казалось, что сама по себе фраза не содержит четко определенного («естественного», как он говорил) смысла или «мудра» («Ниякого в етом мудру нима» — как сказал один старый теперь, забытый горец)? Найдутся ли две «р е а л ь н ы е» реальности, в противоположность мнимым реальностям Хвистека (Леона), а точнее — одной двойственной? Последнее не удовлетворяло Изидора: он хотел иметь одну-одинойственую реальность — таков был в нем шизоидальный (что не значит ненормальный: в определенных сферах шизоиды имеют право существовать) позыв к целостности мировоззрения.

«Нет, — думал он, — в основе всего должно быть сущностное единство, но для неизбежно ограниченных (ЕСм) оно понятийно ограниченно. Это единство бесконечного ряда (если речь идет о множественности, единством которой оно является), как в мелочи, так и в большом, и потому — в качестве актуального оно умонепостижимо, но ограниченным должно быть, и все тут. Но что такое «ограниченность»? К чему она относится? К реальности, к системе понятий или к невозможности ограниченному созданию понять фактически существующую актуальную бесконечность — бесконечность солнц, Млечных Путей, инфузорий, вообще (ЕСм)? Ох, неладно дело с этой бесконечностью! Нельзя о ней говорить, и все тут, нельзя ограниченному созданию в этом копаться. А что можно? Можно понятийно констатировать, нацепить соответствующие ярлыки и заткнуться, ибо каждое слово, каждое суждение на данную тему — нонсенс». Но так о метафизике сегодня думают и говорят все моголы псевдонаучной философии, занятой разработкой частных проблем: Карнап, Рассел, Уайтхед (хотя этот пока еще неизвестно, куда пойдет и как выберется из своего физифицированного в четвертом измерении и психологизированного мировоззрения) и ... Хвистек. Однако о метафизике не в смысле какой-то мистической чепухи, а лишь как о преодолении наивного физикализма (то есть не психологизированного à la Мах, а теперь и à la сам Гейзенберг) думал Изидор, но также и о преодолении самого психологизма как несамодостаточной идеи, полной понятий-масок, не сорванных с морд скрывающихся за ними вековечных тайн.

Это единство (реальности) прекрасно, без малейшей гнусной метафизичности, укладывалось в отрицательном смысле в то, что понятия единства личности и качества суть взаимоимплицирующие понятия [124] Но в исходном значении этого слова, т. е. в значении истинного вывода одних понятий и положений через другие, а не в том страшном ненужном значении, в котором его используют в новой логике, где ложь подразумевает ложь и ложь подразумевает истину — вот уж действительно скандал! Терусь, фу! Зачем все это? Зачем подвергать переоценке приличные и полезные понятия? (Прим. авт.) , поскольку они обозначают несамостоятельные моменты одного и того же положения вещей, Существования вообще — но этого в такой форме Изидор понять пока еще не мог, более того — не имел на то права.