Владимир Корнилов - Псих ненормальный

Когда стемнело, спустился к морю, но прошагал всего километра два, чтобы не проморгать ужин. За моим столом сидели Виталька и его незапоминающаяся жена, а за длинным — Варвара со взрослым сыном и Лера без своего детеныша. У Витальки и его жены был вид усталый, а у Варвары — чересчур семейный. Она все перекладывала со своей тарелки сыну и еще подзывала подавальщицу, прося добавки. В Лерино лицо я не вглядывался, но по тому, как сидела, как держала вилку и как однажды, тряхнув головой, перекинула косую прядь, чувствовал, что ничего особенно скверного с ней не случилось.

Как всегда, быстро поев, я вышел в предбанник, и тут она меня нагнала.

— Куда пойдем? — спросила так, словно вчера не отталкивала меня на темной аллее, а потом в коттедже. — В соседнем поселке французский фильм. Только давайте пешком...

Она опять сунула ладонь в мой карман, и мы двинулись бодро, словно были совсем юными, дружили с детства и во всем доверяли друг другу.

— Мои уехали, — вздохнула она, и ее пальцы, освободясь от перчатки, переплелись с моими.

Мы ведь не дети, хотел сказать, но вместо этого спросил, давно ли она замужем.

— С пятого курса... Но чуть на первом не выскочила...

— Родители не пустили?

— Нет, просто слишком красивым был. Испугалась...

— А на пятом расхрабрились?

— Этот другой. Очень верный. Настоящий.

Мне показалось, она заклинает себя.

— Очень настоящий. Только все время молчит.

— Не нравится, что вы здесь?

— Да, и здесь, и в институте...

Значит, он молчит, а она замерзает... А мне как быть?

Мы вошли в поселок в начале десятого. Никаких сеансов уже не было, оставался ресторан. В зале сидело несколько флотских офицеров с женами (или дамами?), несколько жлобов с девахами и несколько пар из профсоюзных санаториев. Лера была лучше всех, но на нее даже не оглянулись. Оркестр — электрическое трио — казался сонным. То и дело скрывался за желтым шелковым занавесом, и тогда кто-нибудь из официантов включал телевизор. Показывали новогоднюю чушь.

Официантов было больше, чем ужинающих. Наверно, стажировались. Вполне приличные парни. Один, правда, успел оплешиветь, но зато сразу подлетел с меню, словно я уже выложил чаевые, и тотчас все принес.

Под электрическую музыку плыли, тесно обнявшись. Но уже я однажды сорвался на ресторанных танцах, потому налегал на гурджаани.

Мы сидели до конца, до последнего электрического вальса, потом прошли по спящему поселку до станции и еще долго ждали поезда. На платформе дуло. Лера грела обе руки в моих карманах, не пугаясь пассажиров. То ли захмелела, то ли впрямь была с вывертом.

Мы остались в тамбуре, и вдруг она положила руки мне на плечи. Но, когда потянулся к ней, руки сразу ожелезнели.

Фу-ты ну-ты... Я отстранился. Тотчас ее руки ослабели, и она погладила меня по щеке.

(Зачем помню мелочи? Меня всегда раздражала неполнота близости. Но все якутские месяцы в палатке перед сном прокручивал в мозгу эти дурацкие подробности, и они вытравились в памяти, как на цинке.)

10

На другое утро возле столовой она схватила меня за руку и вновь спросила, куда пойдем.

Мы спустились к морю. Погода была дрянная. С ночи пошел дождь, потом опять снег, а сейчас, в десятом часу, валил снег с дождем. Не то что торчать на берегу, даже гулять по шоссе было безумием. Зато на берегу никого не было. Она вяло сопротивлялась, ее губы скользнули по моим и уткнулись мне в шею.

— Пошли, — шепнул, — в коттедж.

Она помотала головой:

— Не могу. Тут все свои...

— Пошли, и я уеду.

— Тогда мне станет плохо, — ответила без голоса, словно говорила с Богом или с совестью.

Я ее пожалел. Порядочным женщинам всегда трудно.

— Тогда пошли куда хочешь. Ресторан — с двенадцати, кино — с трех. А лучше бы в коттедж.

— Не могу. Понимаешь?

Я понимал, но от этого было не легче.

— Поехали на озеро. Давно там не была.

Мы сели в автобус, потом в другой. Ничего красивого на озере не было: черная вода и на ней снег с дождем. Лерины сапоги побелели.

— Простудишься, — сказал я.

— Наверное. Горло у меня плохое. Муж вообще хочет, чтобы ушла из института.

— Неужели могла бы сидеть дома? Для кого бы тогда надевала брюки, свитера и все другое? Ты бы померла с тоски...

Я подумал о Томке. Та бы кровью харкала, но со службы не ушла!

— Не померла бы, — нахмурилась Лера. — Но не будем про это. Хорошо? У меня все отлично. Прекрасный сын. Муж настоящий. И работа замечательная. Меня в институте любят...

— Еще бы...

А то я готов был расхлюпаться и предложить, чтоб она сидела у меня дома и надевала сапоги и свитера только для меня.

Мы добрались до автобуса и благополучно приземлились на втором этаже ресторана, к которому я уже начал привыкать, как интеллигентные пьяницы к коньяку. Но, когда рассчитался с официантом, заметил, что в кошельке всего одна красная. За углом из переговорной позвонил профессору.

— Телеграфом, и сколько можете! — бухнул с инфантильным нахальством.

— Что произошло? — полюбопытствовал профессор.

— Тщетные усилия любви.

— Как знаете... Выслать недолго, но ведь вы отправились за будущим, а катитесь в прошлое.

Любил старикан говорить красиво!

Назад шли пешком. Стало скользко. Мы поминутно целовались, но с опаской, словно от поцелуев могли родиться дети.

11

На другой день решил: баста! Пытался работать, но снова что-то стряслось с глазами. Я глядел на картон с бурым забором и уже не находил в нем никаких изъянов. Наконец влез на подоконник и стал рисовать деревья, в основном ветки, как они выползают из стволов, вьются, вылезая друг из друга. Такие рисунки после попоек возвращали глазу остроту. Сегодня не помогало.

Лера постучалась в коттедж, сняла пальто, но села поодаль.

— Понимаешь... не могу... Знаю, мучаю тебя, а не могу... Не сердись...

— Ладно.

— У тебя блажь, а у меня серьезно...

— А серьезное и настоящее — одно и то же?

Она покраснела и отвернулась.

— Не злись, — сказал я. — Завтра уеду. У меня сплошной швах.

— Что ты? У тебя все замечательно. Ты прекрасный художник. Не уезжай. — Она взяла мою руку. — Я бы хотела тебе помочь... Но не могу вот так... на день, на неделю...

— Уеду. Мне работать надо. Каждый день и помногу. Я еще ни черта не сделал.

— Бедный... Я тебе мешаю, а хотела наоборот. Что еще нам делать, как не помогать вам?

— Не знаю... У вас много дел.

— Все остальные — неважные. Неужели не понимаешь?..

ПЕРЕД ЯКУТИЕЙ

1

В общем, я уехал. Поездом. На самолет не хватило. Но все дни на взморье, все походы в ресторан, пьянки в главном корпусе и в моем коттедже помню отчетливо, почти по минутам. Нравилось на нее смотреть.

— Классные, — вздыхал, — у тебя ноги. Наверно, самые длинные в городе.