Марк Твен - Том 10. Рассказы. Очерки. Публицистика. 1863-1893.

— Поскольку, по вашим словам, вы представитель прессы, я намерен рассказать вам все, что вы желаете услышать, — заявил дикарь. — Вскоре вы поймете, почему, так старательно избегая разговоров со всеми прочими людьми, я хочу открыться газетчику. Теперь послушайте мою удивительную историю. Я родился почти одновременно с тем миром, в котором мы живем. Я сын Каина.

Как?

Собственными ушами я слышал извещение о потопе.

Что?

Я отец Вечного Жида.

Сэр!

Я отодвинулся подальше от его дубинки и продолжал записывать, все время с опаской поглядывая на своего собеседника. Он невесело усмехнулся и продолжал:

Когда я озираюсь на мрачную пустыню веков, я вижу множество мерцающих точек, хорошо мне знакомых и памятных. Ах, сколько лье я прошел! сколько всякой всячины видел! сколько событий приобрели громкую известность благодаря моему содействию! Я присутствовал при убийстве Цезаря. Я шел в Мекку вместе с Магометом. Я участвовал в крестовых походах и был подле Готфрида Бульонского, когда он водружал стяг крестоносцев на стенах Иерусалима, я...

Простите, одну минутку. Вы давали эти сведения какому—нибудь другому печатному органу? Могу ли я...

Не перебивайте! Я был на вантах «Пинты» смеете с Колумбом, когда его взору открылась Америка. Я видел, как обезглавили Карла Первого. Я был в Лондоне, когда был раскрыт Пороховой заговор. Я присутствовал на процессе Уоррена Гастингса. Я был на американской земле, когда шла битва при Лексингтоне, когда провозгласили Декларацию, когда сдался Корнваллис, когда умер Вашингтон. Я вступил в Париж вместе с Наполеоном, бежавшим с Эльбы. Я был среди вас, когда вы стали под ружье и снаряжали флот перед войной тысяча восемьсот двенадцатого года, когда южане обстреливали Самтер, когда пал Ричмонд, когда убили президента. Во все века я помогал праздновать триумфы гениев и успехи победителей, ставить мир в известность об опустошениях, произведенных бурями, огнем, чумою, голодом.

— Что и говорить, ваша жизнь богата событиями. Но в таком случае позвольте мне задать вам вопрос: что побудило вас обосноваться в этих скучнейших канзасских лесах, когда вы так привыкли к тревогам в течение... я бы сказал... столь — будем называть вещи своими именами! — ...столь продолжительного отрезка времени?

— Слушайте. Когда—то я был почтенным слугою благородных и прославленных мужей, — тут он вздохнул и провел волосатой рукой по глазам, — но в нынешние жалкие времена я сделался рабом шарлатанов и газет. Мне не дают ни минуты покоя, гоняют с места на место, иной раз я появляюсь с трафаретом и кистью и пачкаю заборы кабалистическими надписями, иной раз выступаю в уродливой и нелепой роли по требованию какой—нибудь напористой газеты. Несколько недель назад я присутствовал при ограблении Атлантического банка — том самом, помните? — едва переведя дух после невероятной шумихи по случаю завершения строительства Тихоокеанской железной дороги. Сразу вслед за тем меня похитили нью—йоркские газеты и, тиражей своих ради, заставили совершить зверское убийство; потом — свадьба патриархально настроенного миллионера; потом — восторженные крики на большой регате; потом, чуть только у меня зашевелилась надежда, что моим старым костям дадут хоть немного передохнуть, как, пожалуйста, — меня спроваживают в эти унылые дебри, и я должен разгуливать грязный и обросший и нести какую—то неразбериху, всех пугать, валить заборы, подстерегать овец, носиться повсюду с дубинкой, — одним словом, разыгрывать «дикаря», и все — чтобы угодить ораве бешеных писак! По всему континенту, из конца в конец, меня изображают гориллой, отдаленно схожей с человеком, и все дли того, чтобы угодить этим щелкоперам, этим грязным подошлем!

— Ах вы бедняга, перекати—поле!

Мне часто случалось исполнять позорную службу в новые и не самые новые времена. Низкие души заставляли меня плести несусветную чушь и вытворять всевозможные мошенничества. Я написал полоумные письма Юниуса, я пятнадцать лет тосковал во французской темнице и носил смехотворную железную маску; я загнал в леса вашего Севера, к бродячим индейцам, напыщенного идиота—француза, в коем воплотился дух усопшего дофина, дабы зеваки и бездельники всего мира могли гадать, есть ли еще «Бурбон среди нас»; я разыгрывал роль морского змея, появившегося у берегов Наханта, дикой лошади и других диковинных экспонатов из кунсткамеры; я брал интервью у политических деятелей для «Сан», выискивал всевозможные чудеса для «Геральд», подводил итоги выборов для «Уорлд» и громогласно вещал со страниц «Трибюн», поучая читателей политической экономии. Я исполнял все причуды, какие только способно измыслить самое разнузданное воображение, и исполнял на совесть, — и вот моя награда: роль дикаря—голоштанника в Канзасе!

О загадочное существо, свет смутно забрезжил передо мною... он все ярче и ярче... назови... назови свое имя!

СЕНСАЦИЯ!

Прочь, страшный призрак!

Дикарь продолжал:

О безжалостный рок, судьба снова спустила на меня своих псов! Я слышу призыв. Я иду. Увы, ужели не будет мне покоя?!

В один миг черты лица дикаря смягчились и утончились, весь его облик приобрел человеческое благообразие и соразмерность. Дубинка превратилась в лопату, он вскинул ее на плечо и зашагал прочь, глубоко вздыхая и проливая слезы.

Куда, злополучная тень?

Вскрывать фамильный склеп Байронов.

Таков был ответ, который принес мне ветер, меж тем как печальный дух встряхнул кудрями, вскинул лопату повыше и исчез за крутым склоном холма.

Подтверждаю, что все вышеописанное находится в строгом соответствии с подлинными фактами.

М. Т.

Джон Вагнер — старейший житель Буффало, ста четырех лет от роду, — недавно прошел пешком полторы мили за две недели.

Он молодец и весельчак, ни в чем не уступает тем старичкам, о которых так упрямо и назойливо твердят все газеты.

Прошлым ноябрем он в проливной дождь прошел пять кварталов без плаща, под одним только зонтиком и проголосовал за Гранта, причем заявил, что голосует уже за сорок восьмого президента, — но это, конечно, враки.

Копна густых каштановых волос "второго укоса" прибыла для него вчера из Нью—Йорка, а новенькие зубы находятся в пути из Филадельфии.

Через неделю он женится на девице ста двух лет, которая все еще берет на дом стирку.

Они восемьдесят лет как помолвлены, но их родители упорно противились и дали согласие только три дня тому назад.

Джон Вагнер на два года старше ветерана Род—Айленда и отродясь не брал в рот ни капли спиртного, если... если только не считать виски.

Ниагарский водопад — приятнейший уголок для отдыха. Гостиницы там отличные, а цены вовсе не такие уж баснословные. Для рыболовов во всей стране нет лучшего места, и даже равного не сыскать. А все потому, что в других водоемах обычно где хуже клюет, где лучше; здесь же всюду одинаково хорошо по той простой причине, что не клюет нигде; а значит, незачем ходить за пять миль в поисках подходящего местечка, — можно с таким же успехом закинуть удочку у самого дома. О преимуществах такого положения вещей до сих пор почему—то еще никто не додумался.