Марк Твен - Том 5. Пешком по Европе. Принц и нищий.

— Что ж, продадим библиотеку, — молвил старый ученый.— Ничего другого у меня нет. Одну ниточку придется перерезать.

— А что это тебе даст, отец? — спросила дочь.

— Сущий пустяк! Мои книги стоят в лучшем случае семьсот золотых. А на аукционе они пойдут и вовсе за гроши.

— Значит, ты напрасно отдашь половину своего сердца, радость своей жизни, а долг почти не убавится?

— Ничего не поделаешь, дитя мое. Наше сокровище придется пустить с молотка. Мы обязаны уплатить сколько можем.

— Отец, я чувствую, святая Дева не оставит нас в беде. Не будем терять надежду.

— Ей не совершить такого чуда, не сотворить восемь тысяч золотых на пустом месте, а нам ничто другое не поможет.

— Она может свершить и более великое, отец. Увидишь, она спасет нас.

К утру усталый старик задремал в своем кресле: всю ночь он глаз не сводил с любимых книг, – так осиротевший смотрит на дорогие черты покойника, стараясь закрепить их в своей памяти, чтоб было чем потом наполнить бездонную пустоту. Но тут к нему вбежала дочь и, осторожно разбудив его, сказала:

— Предчувствие не обмануло меня, святая Дева спасет нас. Этой ночью она трижды явилась мне во мне, говоря: «Ступай к господам Недам и Непроси и умоли их прийти на торги». Разве не говорила я, что добрая Дева спасет нас, да будет ее имя трижды благословенно!

Старик, как ни горько было у него на душе, расхохотался.

— Уж лучше воззвать к камням, на которых воздвигнуты замки этих рыцарей, чем к тем, что заключены в их сердце, дитя мое! Зачем им книги на ученых языках? Они и на своем читать не горазды.

Но ничто не могло поколебать веру Хильдегард. Рано утром, веселая, как птичка, она отправилась в путь вверх по Неккару.

Между тем господа Недам и Непроси сидели в Недамовом замке «Ласточкино гнездо» за первым завтраком, сдабривая еду перебранкой. Надо сказать, близнецы души друг в друге не чаяли, но был один вопрос, о котором они не могли говорить спокойно, а не говорить о нем тоже не могли.

— Предсказываю тебе, — кричал Недам, — ты еще по миру пойдешь со своей несчастной страстью помогать тем, кто будто бы беден и благороден. Все эти годы я заклинал тебя бросить эту блажь и поберечь свои деньги, но на тебя ничто не действует. Вечно ты прячешь от меня свои тайные благодеяния, хотя не было случая, чтобы я не вывел тебя на чистую воду. Каждый раз как какой–нибудь бедняк вдруг с чьей–то помощью становится на ноги, я уже знаю, что тут без тебя не обошлось. Осел ты неисправимый!

— Кроме, конечно, тех случаев, когда помогаешь ты. Ведь что я делаю для одного бедняка, ты делаешь для десяти. И ты еще растрезвонил на всю округу свое прозвище «Недам», лицемер несчастный! Да я бы скорее дал себя повесить, чем стал так морочить людей. Твоя жизнь — сплошной обман. Но поступай как знаешь, моя совесть чиста! Чего только я не делал, чтобы спасти тебя от разорения, — ведь к этому ведет твоя шалая благотворительность! Но теперь я в сотый раз умываю руки. Блаженный простофиля, вот ты кто!

— А ты блаженный старый олух! — взвился Недам.

— Клянусь, ноги моей больше не будет в доме, где меня так поносят. Свинья ты невоспитанная!

На этом слове господин Непроси вскочил в негодовании. По счастью, что–то помешало их дальнейшим объяснениям, и обычная ссора братьев сменилась обычным нежным примирением. Седовласые чудаки мирно распростились, и господин Непроси отправился к себе в замок.

Спустя полчаса перед Недамом предстала Хильдегард. Услышав ее печальную повесть, он сказал:

— Мне поистине жаль тебя, милое дитя; но я очень беден; к тому же книги — это хлам, мне они без интереса. Желаю тебе удачи, но сам я на торги не приду.

Он произнес эти жестокие слова как мог ласковее, но у девушки сердце разрывалось от его слов. Когда же она ушла, старый притворщик сказал, потирая руки:

— Вот удача так удача! На этот раз я спас карман моего братца без его ведома и согласия. Ничто другое не помешало бы ему броситься на выручку старому ученому, гордости Германии. Девушка не посмеет к нему обратиться после того приема, какой оказал ей его брат Недам.

Однако он ошибся. Святая Дева повелела, и Хильдегард повиновалась. Она пошла к Непроси и рассказала ему о своем горе. Он холодно ответил:

— Я бедняк, дитя мое, и не вижу в книгах толку. Желаю тебе удачи, а уж на торги меня не жди.

Но едва Хильдегард ушла, он рассмеялся и сказал:

— Эх, и разозлился бы мой безмозглый мягкосердечный братец, если бы узнал, как хитро я уберег его карман! Ведь он со всех ног помчался бы на помощь старому ученому. А теперь девушка и близко к нему не подойдет.

Когда Хильдегард вернулась домой, отец спросил, каковы ее успехи.

–– Дева Мария обещала нам помочь, — отвечала Хильдегард, – и она сдержит слово, хоть и не тем путем, как я думала. У нее свои пути, и они самые верные.

Старик погладил ее по голове и скептически улыбнулся, но он всей душой порадовался непоколебимой вере дочери.

II

На другой день в большом зале «Таверны Рыцарей» собралось много охотников поглядеть на аукцион. Хозяин заведения отдал под торги свой лучший зал, сказав, что сокровище почтеннейшего сына Германии негоже пускать с молотка в каком–нибудь неказистом помещении. Хильдегард с отцом уселись рядом с книгами, взявшись за руки, молчаливые и печальные. Народу набился полный зал. Topг начался.

— Продается ценная библиотека! Вот она перед вами, вся как есть! Kто сколько даст? – возгласил аукционист.

— Пятьдесят золотых!

— Сто!

— Двести!

— Триста!

— Четыреста!

— Пятьсот золотых!

— Пятьсот двадцать пять!

Короткая заминка.

— Пятьсот сорок!

Более долгая заминка, аукционист удвоил свои старания.

— Пятьсот сорок пять!

Еще более долгая заминка, аукционист поощряет, убеждает, уговаривает — бесполезно, все как в рот воды набрали.

— Ну, кто же больше? Пятьсот сорок пять — раз, пятьсот сорок пять — два...

— Пятьсот пятьдесят!

Голос — сдавленный, визгливый — принадлежал согбенному старичку в рваных лохмотьях и с зеленой нашлепкой на левом глазу. Все, кто был рядом, оглянулись и уставились на него. Это был переодетый Недам, говоривший измененным голосом.

— Отличим, кто больше?– продолжал аукционист. — Раз, два...

— Пятьсот шестьдесят!

Голос, хриплый, низкий, на этот раз донесся из противоположного угла комнаты, где толпа стояла особенно густо. Многие оглянулись и увидели старика в необычном наряде, опиравшегося на костыли. Это был переодетый Непроси в синих очках и с длинной белой бородой. Он говорил измененным голосом.

— Идет! Кто больше?

— Шестьсот!

Общее оживление в зале. Послышались одобрительные замечания. Кто–то крикнул:

— Не сдавайся, Нашлепка!