Марк Твен - Том 5. Пешком по Европе. Принц и нищий.

Мы подошли к той части горы, которая с Рифельберга кажется отвесной или даже нависающей. Подниматься дальше с восточной стороны было уже невозможно. Некоторое время мы шли по arete — то есть по гребню, — увязая в снегу, а потом свернули вправо и вышли на северный склон. Идти стало труднее, все время приходилось быть начеку. Нога то и дело соскальзывала, не находя упора; общий наклон горы здесь не достигает сорока градусов, поэтому скопилось много снега, снег забил все трещины, и только тут и там торчали скалистые выступы. Часто их покрывала наледь. Это место требовало от восходителя большой сноровки, хотя для привычного горца оно и не представляло особенной трудности. Около четырехсот футов мы шли почти что по горизонтали, потом поднялись на шестьдесят футов, держа курс прямо на вершину, после чего спустились к гребню, обращенному в сторону Церматта. Долгий и опасный обход одного нескладного выступа снова вывел нас на снежный склон. Рассеялось последнее сомнение! Маттерхорн был наш! До вершины осталось сделать каких–нибудь двести футов по неглубокому снегу.

Чем выше мы поднимались, тем больше росло наше радостное возбуждение. Склон становился более пологим, и тут можно было идти несвязанными. Мы с Крозвом пустились наперегонки и одновременно вышли к финишу. В час сорок пополудни вся земля лежала у наших ног, Маттерхорн был завоеван!

Тем временем подошли остальные. Кроз взял палаточный шест и воткнул его в высокий сугроб.

— Да, — сказал кто–то, — древко у нас есть, дело за флагом.

— Есть и флаг! — возразил Кроз и, сбросив с себя рубашку, привязал ее к палке. Флаг получился не больно авантажный, к тому же не было ветра, но все же он был виден отовсюду. Его увидели из Церматта, из Рифеля, из Валь–Турианша...

Час пробыли мы на вершине —

Один лишь час, но полный славы...

Он пролетел незаметно, мы начали собираться.

Посоветовавшись, как лучше организовать спуск, мы с Хадсоном решили, что Кроз пойдет впереди, а за ним Хэдау. Хадсон, который крепостью ног мог поспорить с любым проводником, вызвался идти третьим. Следующим предстояло идти лорду Дугласу, а за ним старому Петеру, сильнейшему из всех остальных. Я предложил Хадсону, чтобы, выйдя на более трудный участок, наши передовые из предосторожности навесили на скалы веревку. Хадсон одобрил это предложение, но мы так толком и не договорились. Партия построилась в указанном порядке, ждали только, чтобы я зарисовал вершину и присоединился к ним. Тут кто–то вспомнил, что надо оставить в бутылке записку с именами восходителей, и мне поручили это сделать. Отряд тем временем двинулся в путь.

Несколькими минутами позже связались и мы с Петером–младшим и, последовав за остальными, догнали их в то самое время, когда они подошли к опасной круче. Спускались с величайшей осторожностью: двигались поочередно, и только когда спустившийся находил твердую опору, начинал спускаться следующий. Дополнительной веревки, однако, так и не навесили, никто о ней не вспомнил. Когда мне пришла в голову эта мера предосторожности, я не думал лично о себе, а потом и я как–то упустил ее из виду. Первое время мы двое шли позади, отдельно, но около трех часов пополудни лорд Дуглас попросил меня привязаться к Петеру: он боялся, что, если кто–нибудь поскользнется, старик Таугвальдер не устоит на ногах.

Несколько минут спустя в гостиницу «Монте–Роза» вбежал с криком остроглазый подросток: он только что видел, как с вершины Маттерхорна сорвался обвал и рухнул на Маттерхорнский ледник. Никто ему не поверил, его даже отчитали — зачем он зря народ пугает. На самом деле он был прав; и вот что он увидел.

Михель Кроз отложил свой ледоруб и, для верности, сам своими руками переставлял ноги мистера Хэдау с одной зарубки на другую. Как я понимаю, никто другой в это время не спускался. Однако полной уверенности у меня нет: наши двое передовых были частично заслонены от меня выступом скалы. Судя по движению их плеч, Криз, оказав помощь мистеру Хэдау, повернулся, очевидно с намерением спуститься на одну–две ступеньки ниже. И как раз в эту минуту мистер Хэдау поскользнулся, налетел на него и сбил его с ног. Я услышал испуганный возглас Кроза и увидел, что оба они летят вниз. Мгновение — и веревка сорвала со ступеньки Хадсона, а затем и лорда Дугласа. Все произошло в две–три секунды. Услышав громкий крик Кроза, мы со старым Петером уперлись ногами насколько позволяла скала. Веревка между нами была туго натянута, и мы одновременно ощутили рывок. Мы держались крепко; но как раз посередине между лордом Фрэнсисом Дугласом и Таугвальдером веревка оборвалась. Несколько секунд мы видели, как несчастные наши товарищи скользят и пропасть, лежа на спине и раскинув руки в тщетной попытке за что–нибудь ухватиться. Пока мы их видели, они были невредимы; но потом они один за другим исчезли из виду, а там их пошло швырять с обрыва на обрыв к Маттерхорнскому леднику с высоты в четыре тысячи футов. С той минуты как оборвалась веревка, мы уже ничем не могли им помочь. Так погибли наши товарищи!

В течение последующих двух часов чуть не каждая секунда грозила стать для меня последней; Таугвальдеры, отец и сын, потрясенные происшедшим, не только не могли оказать мне никакой помощи, но и сами в этом состоянии ежеминутно рисковали оступиться. По прошествии некоторого времени мы почувствовали себя в силах сделать то, что должны были сделать с самого начала, — не довольствуясь связывавшей нас веревкой, мы стали навешивать на устойчивые скалы дополнительные веревки. Время от времени мы их срезали, оставляя куски позади. Но и при этой добавочной опоре людям страшно было сдвинуться с места; старый Петер несколько раз поворачивал ко мне свое мертвенно–бледное лицо и, весь дрожа, отчаянно повторял: « Не могу! »

Около шести часов пополудни мы вышли к гребню, глядящему на Церматт; теперь опасность миновала. Мы все озирались по сторонам, ища следов наших злополучных товарищей, мы громко звали их, перегнувшись через гребень, но никто не откликался. Наконец мы оставили эти попытки, убедившись в их бесполезности. В полном молчании, слишком подавленные, чтобы говорить, собрали мы свои пожитки и то немногое, что осталось из вещей погибших, и завершили спуск.

Таков красноречивый и волнующий рассказ Уимпера. В Церматте говорили шепотком, будто Таугвальдер–старший, когда стряслось несчастье, перерезал веревку— из страха, что она увлечет его за собой; но мистер Уимпер утверждает, что видел конец веревки, — он был именно оборван, а не перерезан. Впрочем, добавляет он, если бы Таугвальдер и захотел перерезать веревку, он просто не успел бы, так неожиданно и мгновенно все произошло.