Шмуэль Йосеф Агнон - Иной облик

Солнце клонилось к закату. Всколыхнулись беззвучно колосья в полях. Одноглазо смотрели подсолнухи, их желтые лица потемнели. Гартман протянул руку в пространство и погладил тень Тони. Полное безмолвие царило во всей округе. Тони вонзила зонтик в землю и чертила им, оставляя царапины. Это действие, бесцельное и лишенное красоты, взволновало Гартмана. Снова он протянул руку и погладил воздух.

Солнце завершило свой переход, небосвод потемнел. Земля оцепенела в изумлении, деревья в полях окутались мглой. Становилось прохладней, бахчи благоухали. На вершине небосвода стала различима звезда величиной с булавочную головку. За нею еще звезда проступила между облаками и засияла, а за нею появились остальные звезды.

Дома и строения застыли в блаженстве безмолвия, и запах паленого терновника вместе с запахом скота поднимался от сада. Молчаливые, шли они оба, Михаэль и Тони. Парень и девушка сидели обнявшись и разговаривали. Внезапно их голоса смолкли, и дыханием затаенной страсти повеяло в воздухе. Пронесся легкий ветер, и послышался голос, а быть может, не голос…

Пробежал ребенок с горящей лучиной в руке. Однажды, когда был Михаэль Гартман ребенком, случилось, что у его матери кончились спички и она послала его принести огонь от соседки…

Бездумно пошарил он в кармане и достал сигарету, но запах поля отбил у него желание закурить. Он сжал сигарету в руке, раздавил ее и бросил. Понюхал пальцы и скривил нос. Тони достала из сумочки флакон с духами и вылила на руки несколько капель. Их запах донесся до него, и доброе расположение духа овладело им. «Так-то», — сказал он себе, то ли соглашаясь с чем-то, то ли спрашивая.

После разговора с Тони он не мог простить себе, что все эти годы не говорил с ней о делах. Не порицай он ее за стремление вникнуть в его заботы, быть может, ему удалось бы достичь взаимопонимания с нею, и они не дошли бы до такого отчуждения. Этот урок пришелся ему по душе, поскольку он воспринял его в укор себе — как оправдание Тони. Снова сцепил он большие пальцы рук и сказал:

— Этот Свирш, я ненавижу его.

Тони опустила голову и промолчала. Гартман продолжал:

— Я не переношу его.

— А Танцера? — спросила Тони очень тихо.

— Доктор Танцер? — Гартман произнес это имя гневно, по слогам. — Мне отвратительны все танцеры на свете! Казалось бы, для себя лично они ничего не хотят, но на самом деле всю свою жизнь подстерегают то, что предназначено для их приятелей. Свирш — знаю я, чего он жаждет. Стоит мне увидеть его белесые глаза и тщательно отделанные ногти, мне сразу же понятно, чего он добивается. Но Танцер — его душа всегда закрыта. Притворяется, что любит весь мир и не любит никого. Волочится за женщинами и ни одной женщины не любит ради нее самой, потому что она хороша, потому что она такая-то и такая-то, но потому, что она мужняя жена или потому, что она нравится другому, — именно этим она привлекательна для Танцера.

Тони подняла глаза на Михаэля. Была ночь, и он не видел ее глаз, но почувствовал, что ее взгляд исполнен благодарности, словно он одарил ее мудростью и знанием, которыми сама она овладеть не могла. Гартман, сердившийся на себя за то, что напомнил о Свирше и Танцере, испытал облегчение. Он огляделся по сторонам с чувством освобождения и радости. Увидел свет, мерцающий во тьме, протянул руку и, пальцем указав на него Тони, спросил:

— Ты видишь свет?

— Где?.. Да, там мерцает свет, — сказала Тони, вглядываясь в ночь.

Он сказал:

— Это свет заезжего двора.

— А я думала, что это светляк, — откликнулась Тони.

Она ощутила легкую дрожь и вместе с нею необъяснимое наслаждение. Хотя Тони слышала, как Гартман сказал, что это не светляк, а фонарь заезжего двора, внезапно она глубоко задумалась и теперь размышляла о первом светляке, виденном ею.

Это было в деревне, куда она приехала к тетке. В субботу в сумерках сидела она в саду. Во мгле засверкала искра и опустилась на теткину шляпу. Тони подумала, что это огонь, и испугалась — она не знала, что это светляк. Сколько лет было ей в те времена? Лет семь. Точно, как Ренате. Теперь Беата и Рената обретаются у тетки, а она, Тони, блуждает здесь с их отцом.

Сказал Гартман:

— Отдохнем там и поедим. Уж наверное ты голодна, ведь не обедала. Изысканных яств нам не подадут, но как бы то ни было, поедим и отдохнем.

Тони кивнула и задумалась: «Когда вспомнила я о светляке — тогда, когда Михаэль указал пальцем на свет, или тогда, когда я сказала ему, что, по-моему, это светляк?» Ей казалось, что и прежде она думала об этом светляке, потому что думала о детях, живущих в деревне. Дрожь пронизала ее всю так, как если бы то, что случилось с ней тогда, произошло сейчас.

Дорога все тянулась, сворачивая то вправо, то влево. Свет заезжего двора исчезал и появлялся, появлялся и исчезал. От земли веяло сыростью. Тони вздрогнула, хотя и не чувствовала холода. Молча вглядывалась она во мрак, обволакивающий ее и Михаэля. Снова стал виден свет заезжего двора и снова исчез. Тони вся сжалась, ее пробрал озноб.

— Холодно тебе? — спросил Гартман тревожно.

— Мне кажется, что приближаются люди.

— Нет здесь никого, — сказал Гартман, — хотя…

— В жизни не встречала такого долговязого, посмотри, пожалуйста, — сказала Тони.

Человек, появившийся с лестницей в руках, влез на нее и зажег фонарь. Тони зажмурилась и перевела дыхание.

Гартман спросил:

— Ты ничего не хотела сказать?

Опустив глаза, Тони ответила:

— Я ничего не сказала.

Гартман улыбнулся:

— Гляди-ка, дивные дела, мне-то показалось, что ты хотела сказать что-то.

Лицо Тони зарумянилось:

— Я хотела что-то сказать? — произнесла она, взглянула на свою тень и умолкла.

Улыбнулся Гартман:

— Раз так, значит, ты ничего не хотела сказать. А я-то думал, что хотела…

Тони молчала, продолжая идти рядом с Михаэлем. Появились две тени, голова одной двигалась рядом с головой Тони, а голова другой — рядом с головой Гартмана, пока они не разглядели двоих — парня и девушку. Весь воздух пропитался их затаенным вожделением. Гартман посмотрел на них, а они — на него. Тони опустила голову и взглянула на обручальное кольцо на своем пальце.

Вскоре они подошли к саду, огороженному с трех сторон. Его ворота были распахнуты, справа от них светил фонарь, и еще маленькие фонари, грушевидные и в форме яблока, висели на деревьях сада. Взглянув на вывеску, Гартман сказал:

— Я не ошибся, тут харчевня. Здесь найдется для нас что-нибудь поесть.

Он взял Тони под руку, и они вошли. Толстая девица с мощными формами разместилась на нижней ступени лестницы, ведущей в дом, и резала овощи. Поздоровавшись с ними, она расправила подол, натянув его на колени. У Гартмана мелькнула догадка: «Она рыжая и веснушчатая. Хотя мне и не видно в темноте, я ощущаю это». Тони кивнула. Он посмотрел на нее удивленно: «Неужели Тони почувствовала, о чем я думаю?»