Ихара Сайкаку - Избранное

— Ни одного камня не берите. Немедля возвращайтесь на корабль и плывите прочь! — так поучал он, и все, повинуясь его словам, взошли на корабль. Только Тоскэ не внял доброхотному совету жреца и все подбирал те камни.

Неожиданно налетел ветер, — верно, был это Ветр Богов, — корабль ровно заскользил по волнам и благополучно добрался до бухты Оёдо в провинции Исэ. Когда родителям рассказали, что Тоскэ в одиночестве остался на берегу, старики лили неосушаемые слезы. Больше пяти лет ждали они сына и терзались в тревоге за него. Так и не дождавшись, оба умерли.

А Тоскэ, оставшегося на острове, окружила толпа чужеземцев, каких никому в жизни видеть не приходилось. Они схватили Тоскэ и крепко-накрепко заперли в доме с железными воротами. Там его подвесили вверх ногами к шесту, пропущенному сквозь медный столб, и стали вытягивать жилы из рук и ног, выжимать жир; еще при жизни подвергся он адским мучениям.

Когда Тоскэ ослабевал, ему давали снадобье и то оживляли, то убивали вновь. В это время прибыл туда из Японии странствующий монах, обошедший больше четырех сотен уездов Танского государства. Увидел он Тоскэ, а у того одни глаза еще живы. Тут Тоскэ откусил себе мизинец на правой руке, начертал кровью на левом рукаве кимоно и показал монаху: «Я — Тоскэ, родом из гавани Тоба, что в Сэйсю. Внезапная буря выбросила меня сюда. Тяжко терпеть такие пытки. Это страшное место называется Кокэцудзё. Берегитесь». [18] Они схватили Тоскэ… — Сайкаку дает в этом эпизоде свой вариант средневековой «Притчи о граде Кокэцудзё», впервые встречающейся в памятнике «Удзисюи-моногатари» (начало XIII в.) и помещенной в этом сборнике под номером 170. Некий буддийский монах Дзикаку, отправившись в Китай, вошел в городские ворота и увидел, что какого-то человека подвесили к столбу и выжимают из него кровь, стекающую в подставленный сосуд. В ответ на вопрос монаха, за что он подвергается этой пытке, человек написал на земле щепкой: «Это город Кокэцудзё. Они лишают человека дара речи, выжимают кровь, окрашивают ею ткани и потом продают. Поскорее беги отсюда!» Преподобный Дзикаку, прочитав эти слова, поспешно бежал из страшного города, возвратился в Японию и стал одним из распространителей буддизма. В дальнейших вариантах этой популярной в средние века притчи наказанию подвергались за непочтительное отношение к родителям, а также за лень. Сайкаку внес некоторое изменение — у Тоскэ выжимают не кровь, а жир (очевидно, поскольку он подвергается наказанию главным образом за жадность).

Уразумев смысл написанного, монах испугался и покинул тот берег. Завершив паломничество, он вернулся на родину, отправился в деревню Тоскэ и рассказал обо всем. Слушавшие его заливались слезами.

«Тоскэ попал в беду не иначе как в наказание за то, что ослушался родительской воли», — думали все.

Жизнь коротка, и каждому рано или поздно суждено превратиться в дым погребального костра. Случилась раз в городе болезнь, и было ее поветрие свирепым, как холодный зимний ветер с дымящейся горы Фудзи; лекари города Суруга лечили больных без устали. Все время кто-нибудь стучал в ворота храма Даннадэра, и никому неведомо было, когда наступит его смертный час. Стояли жестокие холода, но, увы, дорожным платьем в путешествии из нашего в иной мир служит всего лишь тоненький саван.

На улице Галантерейщиков во втором квартале города проживал один человек по имени Торая Дзэндзаэмон. По всей провинции шла молва о его богатстве, жил он в ладном доме с высоким коньком крыши. Еще в расцвете лет он по-монашески обрил голову, носил шелковые одежды, словно ученый, принял имя Дзэнню и удалился от дел.

Старшего его сына звали Дзэнъэмон. Отец передал ему старшинство в семье, второму сыну, Дзэнскэ, поручил торговлю с дворянами, третьему, Дзэнкити, доверил ведение дел с купцами, а младшему, Дзэнхати, приказал снабжать товаром храмы. Так отец распределил между сыновьями, кому каким делом надлежит заниматься. Все четверо были молоды и одарены разными талантами. Под флейту и барабаны — большой и малый — они целыми днями разыгрывали домашние спектакли театра Но. Дзэнню исполнял роль таю, четверо сыновей сопровождали его партию музыкой. В доме было много приказчиков, и второстепенные роли, и хоровое пение — все исполнялось домашними. Немногие могли позволить себе такую роскошь!

Так жил Дзэнню, не зная, когда придет его час, но как-то вечером он почувствовал озноб и прилег. Жар у него был небольшой, но никак не спадал. Все врачи перепробовали на нем свое умение, но облегчения не было, и Дзэнню становился все слабее. Четверо сыновей неотлучно находились у его ложа, ухаживали за ним. Поистине то было прекрасное зрелище! Прискорбно, когда у ложа больного — чужие, в болезни нет другой опоры, кроме жены и детей. Дзэнню, поняв, что час его близок, позвал сыновей, велел им прикрыть двери и сказал:

— Я чувствую, что скоро мы разлучимся в этом мире, и хочу кое-что поведать. Считайте вашего старшего брата Дззнъэмона отцом, во всем повинуйтесь ему, как мне. Поразмыслил я над жизнью на этой земле и рассудил, что люди склонны преувеличивать чужое богатство. Наш дом долгие годы процветал, и несведущие люди полагают, что у нас около пятидесяти тысяч рё, верно, и вы думали, что каждому достанется большое состояние. На самом деле все обстоит не так, но вы никому об этом не рассказывайте. Вот вам ключи от амбара, осмотрите хорошенько все, что там хранится. Раз я передал Дзэнъэмону свое имя, управление домом я возлагаю на него. Наличные деньги я разделил на четыре равные части, чтобы вручить вам четверым. Ну, а теперь есть нечто, о чем я хочу поведать вам секретно. Тем, у кого состояние солидное, дают на хранение большие деньги, выгодно жениться таким людям тоже легче, да всяких преимуществ много. И вот только для видимости хочу я записать в завещание деньги, которых нет и в помине, заметьте себе. В действительности имеется всего две тысячи рё, клянусь в этом святым храмом Сэнгэн, но в завещании я укажу восемь тысяч, из коих каждому из вас оставлю будто бы по две тысячи рё. Может, это излишнее тщеславие, но людям молва всего важнее.

Услышав эти прочувствованные слова, братья прослезились.

— Да если б вы, батюшка, и ничего нам не оставили, мы не стали бы сетовать. Если, не приведи бог, вы скончаетесь, мы по вашему завету будем считать старшего брата отцом, во всем следовать его повелениям, с усердием выполнять свое дело и постоянно приумножать славу нашего дома, — заговорили они в один голос. Дзэнню обрадовался.

— Значит, мне не о чем больше тревожиться, — сказал он, написал завещание таким образом, как и собирался, и через несколько дней умер. Все оплакивали его. Дорога, по которой Дзэнню провожали на кладбище, была усыпана цветами, путь освещали светильники. Даже его погребальной церемонии — и то люди завидовали. Да, дорога что в ад, что в рай одинаково стоит денег.