Ихара Сайкаку - Рассказы из всех провинций

О том, что случилось в селении Касуга, в провинции Ямато.

Красавица, или Лавка, где поселилась любовь.

О том, что случилось в квартале Кодзимати, в городе Эдо.

Твари живые, или Руки мако, дарящие радость.

О том, что случилось в Канадзава, возле Камакура.

Бесчинство, или Свидетельство во мраке.

О том, что случилось на главном тракте в провинции Кисо.

Призраки, или Дыхание гнева.

О том, что случилось в городе Намбу, в провинции Осю.

Вдова, или Ковшик с маслом, стоивший жизни.

О том, что случилось в селении Хираока, в провинции Кавати.

Прямодушие, или Деньги, что валяются на земле.

О счастливой удаче, приключившейся в городе Эдо.

Нет ничего прекраснее покоя осенних лугов в цветении диких хризантем и кустарника хаги!

Люди, коим свойствен вкус к изящному, поверяют свои чувства поэзии, предаваясь самому исконному из японских искусств — сложению стихов танка. Но тяга к прекрасному может сказываться во всем, чем бы ни увлекался человек — стихами, каллиграфией, живописью и музыкой, составлением букетов «икэбана», [53] Икэбана — искусство аранжировки цветов в вазе. чайной церемонией и многим другим.

В столичном городе Нара, на улице Хигаси, жил в довольстве и досуге известный человек. И вел он изысканный образ жизни, ежедневно с усердием упражняясь в искусстве чайной церемонии, воду для коей черпали, по его указанию, из Колодца Цветов, что в храме Кофуку.

Случилось однажды, что некие малопочтенные люди, проживавшие на той же улице, попросили его устроить чайную церемонию при цветении вьюнка. В заранее условленный день хозяин с четырех часов утра начал приготовления, позаботился обо всех мелочах и стал поджидать гостей, однако голоса, возвестившие их приход, послышались у ворот лишь незадолго до полудня, хотя всем хорошо известно, что чайную церемонию с цветами вьюнка устраивают в строго определенное время рано утром.

Рассерженный хозяин приказал впустить гостей во двор и вышел им навстречу, держа в руке зажженный фонарь, однако невежественные гости, не сознавая своего промаха, сочли весьма забавным, что он носит с собой фонарь, будто бродит в ночной непроглядной тьме.

В досаде хозяин поставил в цветочную вазу листья батата, выпачканные в земле, но гости и на это никакого внимания не обратили.

И поделом ему — следовало бы знать, каких гостей он у себя принимает. Ведь чайная церемония может послужить источником наслаждения только при одном условии: если и хозяин и гости в равной мере умеют ценить это искусство.

В старые времена некий прославленный мастер устроил однажды чайную церемонию; он не расчистил сада и весь осенний пейзаж с увядшей листвой деревьев оставил нетронутым, как он есть; гости же, в свою очередь, тотчас подметили это, заранее предвкушая, что, верно, вся утварь тоже будет на сей раз необычной. И в самом деле — в нише висела картина с начертанным на ней стихотворением — «Одинокий приют, хмелем густо увитый…». [54] «Одинокий приют…» — начальные слова стихотворения танка, воспевающего осенний пейзаж. («Одинокий приют, хмелем густо увитый, погружен в тишину, и кругом — ни души. Это значит, что осень пришла».) Стихотворение помещено в поэтической антологии Сюи-Вакасю (1005–1006).

А еще был случай, когда некий человек пожелал, чтобы чайная церемония совершилась в китайском стиле, и тогда хозяин выставил утварь, что была привезена из Танской земли, и только на картине в нише красовалось стихотворение Абэ-но Накамаро: «На высокие своды небес я гляжу. Как они высоки! О луна, что встает над горою Микаса, над Касуга, дальней землей!» Гости пришли в восхищение:

— Ведь это стихотворение Абэ-но Накамаро сложил в Танском государстве, тоскуя о родине! — и долго рассматривали и хвалили утварь и все прочее, что приготовил хозяин. «Если гости таковы, тогда только и стоит заниматься чайной церемонией», — справедливо заметил некто.

В городе Эдо, в квартале Кодзимати, жил купец среднего достатка, торговавший чаем, что произрастает в местности Абэ. Долгие годы служил у него приказчик по имени Тёхэй, который с усердием выполнял свои обязанности и все тонкости торговых дел постиг в совершенстве, благодаря чему хозяин постепенно разбогател. Но вот миновал срок службы приказчика: хозяин помог ему открыть лавку в мещанском квартале, выписал с родины его мать, дабы сын лелеял ее старость, и помог Тёхэю сделаться заправским купцом. Однако Тёхэй был все еще не женат, и потому всюду искал ему невесту.

И вот — а было это в конце года, когда все хлопочут и суетятся, готовясь к праздникам, — какой-то человек в дешевом бумажном кимоно, в низко надвинутой на лоб широкополой плетеной шляпе целый день с самого утра и до вечера прохаживался мимо лавки, а то останавливался и разглядывал полки с банками чая. Хозяину это показалось странным, соседи тоже обратили внимание. Не успели они предупредить его: «Не иначе как попрошайка! Смотрите, будьте начеку», — как снова появился сей человек и, войдя в лавку, промолвил:

— Ведь это вы — господин Тёхэй? У меня есть к вам просьба…

— Я открыл здесь лавку совсем недавно, — ответил Тёхэй, — и потому боюсь, что не смогу помочь вам деньгами. Однако если это будет в моих силах, я охотно окажу вам услугу.

Соседи, спрятавшись на кухне, позади лавки, прислушивались к их разговору. И тогда этот ронин сказал:

— Благодарю вас за любезные слова. Но я пришел к вам по делу, не связанному с деньгами. Есть у меня единственная дочка, рано потерявшая мать, и хоть не пристало отцу хвалить родное дитя, все же дурнушкой ее, пожалуй, не назовешь. Я давно уже наслышан, сколь рачительно вы ведете торговлю, и потому желал бы непременно видеть вас своим зятем!

— У меня есть хозяин, — ответил Тёхэй, — я дам ответ после того, как посоветуюсь с ним обо всем.

— Нет, на это уже не осталось времени, — возразил посетитель. — Ежели вы не захотите снизойти к моей просьбе, значит, жизни моей конец! — И по всему его виду ясно было, что он готов тотчас же лишить себя жизни.

Тут выбежали соседи, посовещались и говорят Тёхэю:

— Мы кое-что надумали. Поручите все нам!

А тем временем в дом уже внесли паланкин с невестой и сундуки с приданым. Что до наружности, то подобной красавицы не видывали во всей провинции Канто, — все прямо ахнули от восторга. Ронин же вынул из рукава бумажной своей одежды пятьсот золотых монет и сказал:

— Это на расходы для дочки. А меч и кинжал — согласно обычаю, подношения от тестя зятю. Ты же, дочь, с сегодняшнего дня позабудь, что у тебя есть на свете отец!.. — С этими словами он отрезал себе прядь волос и, услышав голос стоявшего у ворот монаха, звавшего: «Уже поздно! Что ты там мешкаешь?» — вышел на улицу и скрылся неизвестно куда.