Ихара Сайкаку - Рассказы из всех провинций

— Такое мне и правда в голову не приходило. Ну как, жена, воспользуемся этим добрым поучением на следующий год? — сказал хозяин и обратился к приказчику: — Подумать только: летами вы совсем еще молоды, а разумом меня превзошли. Спасибо вам за совет. А теперь соблаговолите разделить с нами скромную трапезу.

Хозяйка ощипала убитую мужем курицу и сварила суп, а когда, накормив и напоив, гостя отправили домой, хозяин сказал жене:

— Ждать до будущего года нам не придется. Как только стемнеет, эти наглецы, сборщики долгов, опять сюда нагрянут.

В тот же миг супруги разыграли ссору, и все случилось так, как предсказал приказчик.

От кого это пошло — неизвестно, но с тех самых пор человека этого стали называть «Сварливцем с улицы Омия».

«Даже во сне не забывай о делах!» — такое наставление даст вам любой богач. И в самом деле, во сне человек видит то, что его больше всего волнует, оттого сновидения бывают и радостные, и печальные. Но самое досадное, когда во сне находишь оброненные кем-то деньги, — ведь наяву такого — увы — не случается. Да и кто по нынешним временам станет терять свои денежки? Люди дорожат ими пуще жизни! Уж на что много народу стекается в храм в день службы, которая каждому прихожанину зачитывается за десять тысяч дней богомолья, [256] «…в день службы, которая каждому прихожанину зачитывается за десять тысяч дней богомолья…» — Такого рода службы проводились преимущественно в храмах буддийской секты Дзёдо. или в праздник Тэмма-мацури, и то трудно себе представить, чтобы кто-нибудь обронил хоть медный грош. Как бы то ни было, а деньги водятся лишь у тех, кто зарабатывает их своим трудом.

Жил на свете один человек. Был он до крайности беден, но трудиться не хотел, лишь все время размышлял, как бы в один миг разбогатеть. Когда он еще жил в Эдо, ему довелось однажды увидеть в меняльной лавке на улице Суруга-тё целую горку серебряных монет. Это зрелище так его потрясло, что даже по прошествии нескольких лет он не мог его позабыть.

Наступил канун Нового года.

— Вот бы мне сейчас этакую грудищу серебра, — вздохнул он, растянувшись на ватном тюфяке. — Да, помнится еще, в той лавке на подстилке из оленьей кожи лежали новенькие золотые кобаны, [257] Кобан — золотая монета высокого достоинства, соответствует одному рё. и занимали они ничуть не меньше места, чем я на своем тюфяке.

Размечтавшись, он незаметно уснул.

На следующее утро жена его пробудилась чуть свет и принялась думать, где бы раздобыть хоть немного денег для встречи Нового года.

— Похоже, нынешний день не сулит нам ничего хорошего, — горестно проговорила она и выглянула в окно. И вдруг, к своему изумлению, увидела огромную груду золотых кобанов, озаренных первыми солнечными лучами.

«Вот так чудо! Вот так везение! Не иначе как это дар Неба!» — обрадовалась она и стала тормошить мужа.

— Что случилось? — сонно пробормотал он, и в то же мгновение золотая груда исчезла, словно растаяла.

Женщина только ахнуть успела:

— Какая жалость!

Она поведала обо всем мужу, и он сказал:

— С тех пор как я увидал в Эдо груды золота и серебра, я не переставал о них думать. И так мне хотелось ими завладеть, что мой сон на короткий миг стал явью; вот ты и увидела золото. На самом же деле положение мое настолько худо, что я готов хоть сейчас отправиться в Саё-но Накаяму и ударить там в «Колокол вечного ада». [258] «…отправиться в Саё-но Накаяму и ударить там в “Колокол вечного ада”» — В храме богини Каннон, стоявшем вблизи горной дороги Саё-но Накаяма, находился «Колокол вечного ада». Согласно поверью, если ударить в этот колокол, то в нынешней жизни приобретешь богатство, но зато в будущей попадешь в Огненный ад. Мне хочется избавиться от нищеты еще в этой жизни, пусть даже в будущей я прямиком попаду в ад, так и не вкусив райского блаженства. Куда ни поглядишь, для богачей везде рай, а бедняки маются, будто в аду, нет у них даже щепки, чтобы развести очаг. Ах, до чего печальный у нас конец года!

Дурные помыслы овладели им с такой силой, что, когда он снова задремал, ему привиделось, будто сами бесы-мучители явились за ним в своей грохочущей огненной колеснице и показали ему черту, которая отделяет их мир от мира человеческого.

Проснувшись, он рассказал об этом жене. Та еще больше опечалилась и принялась корить мужа:

— Никто на свете не живет до ста лет. Так не глупо ли тешить себя пустыми мечтами? Когда-нибудь, если наша любовь останется неизменной, нам, быть может, и доведется счастливо отпраздновать Новый год. Я знаю, ты с горечью думаешь о моей тяжкой доле. Но если все будет продолжаться по-прежнему, мы — все трое — умрем с голоду. К счастью, меня приглашают кормилицей в один дом, и ради нашего единственного ребенка я должна согласиться. Обещай хорошенько заботиться о дочке, тогда мы еще сможем надеяться на счастье в будущем. Я поступаю жестоко, покидая нашу крошку. Молю тебя об одном: заботься о ней как следует.

Тут женщина залилась слезами, а муж настолько огорчился, что не мог вымолвить ни слова в ответ. Не смея взглянуть на жену, он закрыл глаза.

Как раз в это время в сопровождении какой-то старухи лет шестидесяти в дом вошла посредница по найму прислуги, жившая в окрестностях Сумидзомэ.

— Ну что, ты обдумала мое предложение? — обратилась посредница к молодой матери. — У тебя хорошие груди; поэтому можешь получить вперед в счет жалованья восемьдесят пять моммэ. Вдобавок хозяин обещает четыре раза в год справлять тебе по новому кимоно. Скажи мне за это спасибо. Своей стряпухе, — девица она крепкая и такая рослая, что, того и гляди, головой до облаков достанет, — он платит всего тридцать два моммэ за полгода, а ведь она не только готовить, но и ткать полотно умеет! Тебе же предлагают такие выгодные условия лишь потому, что у тебя много молока, поняла? Я подыскала еще одну женщину, которая живет в верхней части улицы Кёмати, так что решай скорее. Кормилица им нужна сегодня же.

Молодая женщина не заставила себя ждать с ответом:

— Я на все согласна, лишь бы моя семья не голодала. Не знаю, правда, смогу ли угодить любимому сыночку этого господина, но служить буду преданно.

— В таком случае мы сейчас же туда и отправимся, — сказала посредница и, не удостоив хозяина ни единым словом, сбегала к соседям, взяла у них тушечницу и, заключив с кормилицей договор сроком на год, вручила ей сверток, на котором было написано: «Тридцать семь монет, а всего восемьдесят пять моммэ». Затем, спохватившись, она проворно вынула из свертка восемь моммэ и пять бу и заметила:

— Эти денежки причитаются мне за услуги. Не все ли равно, когда получать их, сейчас или потом? Любой другой на моем месте взял бы с тебя не меньше.