Ихара Сайкаку - Рассказы из всех провинций

— Да как ты посмел явиться домой с пустыми руками? Ведь этот рис — всего одну мерку — я заняла с условием, что расплачусь за него в конце второго месяца. Если к тому времени у меня не будет денег, я пропала! Все платят за коку риса сорок моммэ, а мы вынуждены платить девяносто пять! И все потому, что ты ни на что не годен. Когда ты вошел в мой дом, у тебя была лишь набедренная повязка, с тем и уходи, ничего не потеряешь. Пока светло, убирайся отсюда!

С этими словами она выхватила у меня из-под носа еду и принялась меня выпроваживать. На крик сбежались соседи, затараторили наперебой, вторя моей женушке:

— Да, не повезло вам, но ничего не поделаешь, такова участь мужа-примака. Ежели осталась в вас хоть капля гордости, уходите. Кто знает, быть может, еще найдете себе другое теплое местечко.

Так и выставили меня из дома. Я даже плакать не могу, до того тяжело у меня на душе. Завтра отправлюсь в родные края, а нынче мне негде переночевать, вот я и пришел в этот храм, хотя, честно говоря, числюсь сторонником секты Хоккэсю.

Когда эта исповедь — и грустная, и смешная — подошла к концу, третий прихожанин, вдоволь посмеявшись над незадачливым примаком, рассказал свою историю:

— Положение мое таково, что даже вам я боюсь сказать, кто я и откуда. Останься я сегодня вечером дома, не уйти бы мне живым от сборщиков долгов. Я знал, что теперь мне ломаного гроша никто не даст. А выпить между тем хотелось, да и продрог я изрядно в нетопленом доме. Стал я думать как бы изловчиться и встретить Новый год, но ничего путного не мог придумать. И вдруг меня осенило. Я вспомнил, что вечером в этом храме соберутся прихожане послушать проповедь о праведном Хэйтаро. Стыдно признаться, но я решил украсть чьи-нибудь соломенные сандалии или сэкида, [286] Сэкида (или сэтта) — сандалии на кожаной подошве. продать их и на вырученные деньги купить вина. К счастью для меня, не только в этом храме, но и в остальных сегодня посетителей негусто. Иначе я мог бы согрешить прямо на глазах у Будды.

Поведав о своей безотрадной участи, бедняга прослезился.

Священник всплеснул руками.

— Подумать только, на какие греховные помыслы толкает людей бедность! А ведь в каждом из вас заключена природа Будды. До чего же печален наш мир…

Пока священник предавался этим горестным раздумьям, в храм вбежала женщина и, едва переведя дух, выпалила:

— Ваша племянница только что благополучно разрешилась от бремени. Я бежала всю дорогу, чтобы поскорее рассказать вам об этом.

Не успела женщина уйти, как явился некий мужчина и сообщил:

— Кудзо-плотник переругался со сборщиками долгов и удавился. Хоронить его будут сразу после полуночи. Родственники почтительно просят вас пожаловать к месту сожжения тела.

Священник еще не опомнился от двух этих известий, как прибежал портной:

— Кто-то украл белое косодэ, которое вы заказали мне к празднику. Если вора найти не удастся, я возмещу вам убыток деньгами.

Вслед за портным пришел человек, который жил с восточной стороны храма.

— Простите за беспокойство, — сказал он. — Но у меня только что обрушился колодец, и я прошу позволения брать воду у вас, пока не пройдут пять дней новогоднего праздника.

Наконец, в храм пожаловал молодой повеса, сын самого знатного в округе прихожанина. Он прокутил целую кучу денег, за что был изгнан отцом из дома. Мать же, по доброте сердечной, решила отдать сына на попечение священника, дабы облегчить участь своего чада хотя бы в дни праздника. Как же можно было ей отказать?

Обычно мы говорим: «как священник в последний месяц года», — имея в виду человека, не обремененного никакими заботами. И напрасно — в нашем мире даже священнику под Новый год достается!

В наш век, когда в Поднебесной царят мир и благоденствие, все торговцы устремляются в Эдо. Недаром здесь можно найти отделения торговых домов всех провинций. Что ни день, по воде и по суше эдоским оптовикам доставляют бессчетное множество грузов. Да, золота и серебра в нашем мире хоть отбавляй, и достоин сожаления тот, кому не хватает ума прибрать к рукам хотя бы малую толику этого богатства.

С пятнадцатого числа последнего месяца года улица Торитё [287] «Улица Торитё…» — Здесь и далее — названия торговых улиц и кварталов в городе Эдо. настолько преображается, что можно подумать, будто это и есть ярмарка сокровищ. Люди подходят только к тем лавкам, где идет новогодняя распродажа, на другие товары даже не смотрят. Чего здесь только нет. Нарядно изукрашенные ракетки для игры в волан, позолоченные и посеребренные молоточки для гиттё [288] Гиттё — детская игра: с помощью деревянной клюшки, по форме напоминающей молоток, мяч направляется партнеру, который должен его поймать. и еще много разных дорогих безделиц. Крохотный лук со стрелами, например, стоит две золотые монеты, но покупают его не только для княжеских отпрысков — такую роскошь теперь могут позволить себе и горожане.

Посреди улицы бойко идет торговля с лотков; сюда ручьями стекаются медяки, поблескивает, как снег, серебро.

По мосту Нихонбаси, с которого открывается вид на величественную гору Фудзи, беспрестанно снуют люди, и грохот стоит такой, будто едут сотни телег. Сколько рыбы привозят по утрам на рыбный рынок в районе Фуна-тё! Впору предположить, что ее не ловят, а выращивают, как овощи, хотя страна наша со всех четырех сторон окружена морями.

К зеленным лавкам на улице Суда-тё в Канда подходят навьюченные редькой лошади. Редьки столько, что кажется, будто пришло в движение целое поле. А красный перец в корзинках! Глянешь на него — и мнится, что ты уже не на равнине Мусаси, [289] Равнина Мусаси — равнина, на которой расположен город Эдо. а у подножия горы Тацута [290] Гора Тацута — в провинции Ямато; покрыта кленовыми лесами, издавна славится своей красотой. во всем ее осеннем великолепии. В лавках на улице Фарфоровой и Солодовой темно от обилия диких гусей и уток, словно сюда с неба упали тучи. Пестреют разноцветными тканями киотоской окраски лавки на улице Хонтё. На тканях, предназначенных для жен самураев, — картины всех четырех времен года. Ими любуешься, будто прелестью молодой красавицы. А хлопок, которым торгуют на улице Тэмма-тё! Его можно сравнить лишь со снегом в рассветных лучах солнца на горе Ёсино.

Вечером улица залита светом огней, которые зажигаются в лавках. За один только вечер накануне Нового года можно истратить тысячу золотых! Таби [291] Таби — японские носки из плотной ткани с отделением для большого пальца. и сэтта обычно покупают в последнюю очередь, чуть ли не на рассвете. Однажды к этому времени во всем Эдо не осталось ни таби, ни сэтта. А без них, как известно, не обойтись. Такое могло случиться лишь в Эдо, самом многолюдном из всех городов Японии. Если вечером пара сэтта стоила семь-восемь бу, то после полуночи цена на них возросла до одного моммэ и двух-трех бу, а на рассвете — уже до двух моммэ и пяти бу. Но и такая цена никого не остановила бы, только покупать было нечего.