Томас Гарди - Джуд незаметный

Первое, что он увидел, когда завернул за угол и вступил в деревню, была пара под зонтиком, выходившая из калитки дома викария. Он был слишком далеко от них, чтобы они могли его заметить, но сам он сразу узнал в них Сью и Филотсона. Учитель держал зонтик над ее головой; по всей видимости, они только что были у викария, возможно, по делам школы. Они шли по мокрому и безлюдному переулку, и Филотсон обнял девушку за талию, но она мягко отстранила его руку, а он обнял ее опять, и на этот, раз она не сопротивлялась, только быстро, с опаской повела взглядом вокруг. Но прямо назад она не посмотрела и поэтому не увидела Джуда, которые отшатнулся, словно от удара, и скрылся в живой изгороди. Он оставался в своем тайнике, пока они не подошли к домику Сью, она вошла в дом, а Филотсон прошел дальше, к школе.

— Ведь он слишком стар для нее… слишком стар! — воскликнул Джуд с мучительной болью отвергнутой любви.

Вмешиваться он не мог. Разве он не принадлежит Арабелле? Идти дальше он был не в состоянии и повернул обратно в Кристминстер. Казалось, каждый его шаг говорил ему, что он ни в коем случае не должен вставать между учителем и Сью. Филотсон старше ее лет на двадцать, но сколько бывает счастливых браков даже при такой разнице в годах! Последней каплей в чаше его горя явилась Ашсрь, что по иронии судьбы он сам был виновником сближения его кузины и школьного учителя.

Старая ворчливая бабка Джуда, что жила в деревне Мэригрин, расхворалась и слегла, и в следующее воскресенье он отправился ее навестить. К этому решению он пришел, поборов сильное желание свернуть в сторону деревни Ламсдон, где могла бы произойти горькая встреча с кузиной, во время которой он все равно не мог бы говорить с ней откровенно и не мог бы признаться, что наблюдал ту мучительную для него сцену.

Бабка уже не вставала с постели, и почти все время, что Джуд пробыл у нее, ему пришлось потратить на устройство ее дел. Ее небольшая пекарня был продана соседу; вырученных денег, а также сбережений вполне хватало на все необходимое; за бабкой ухаживала одна вдова из той же деревни, которая вместе с ней и жила. Уже пора было уходить, когда наконец Джуду удалось спокойно поговорить с ней, и невольно он перевел разговор на кузину.

— Сью здесь родилась?

— Да, в этой самой комнате. Они тогда жили здесь. А ты почему спрашиваешь?

— Так просто, захотелось узнать.

— Ага, значит, ты с ней уже виделся? — строго спросила старуха. — А что я тебе говорила?

— Что мне незачем ее видеть.

— И ты разговаривал с ней?

— Да.

— Ну так больше не смей! Отец учил ее ненавидеть всю материнскую родню, а на простого рабочего парня, как ты, она и вовсе смотреть не станет — теперь она столичная штучка! Я всегда ее недолюбливала. Дерзкая девчонка, и характер упрямый. Частенько ей от меня доставалось за дерзости. Раз она вот что придумала: сняла башмаки, чулки и влезла в пруд, задрав юбчонку выше колен! Только я хотела пристыдить ее, а она и говорит: "Уходите, бабуся! Скромным людям на такое смотреть грех!"

— Она же была тогда совсем ребенок.

— Двенадцать лет уже стукнуло!

— Да, да, конечно. Но теперь она взрослая и такая серьезная, чуткая, мягкая и впечатлительная…

— Джуд! — вскричала, старуха, приподнявшись в постели. — Бога ради, не давай ей себя морочить!

— Нет, нет, конечно, нет!

— Своей женитьбой на этой женщине, Арабелле, ты уже столько зла себе сделал, хуже не придумаешь. Правда, она укатила на другой конец света и теперь вряд ли до тебя доберется. Но ты все равно связан по рукам и ногам, и если ты еще влюбишься в Сью, тебе же будет хуже. Если твоя кузина с тобой любезна, любезничай на здоровье, только знай этому цену. Будь с ней по-родственному, все другое — сущее безумие. Ты пропал, если свяжешься с этой городской куклой, да к тому же, наверно распутной.

— Не говорите о ней плохо, бабушка! Прошу вас, не надо!

Он почувствовал облегчение, когда вошла компаньонка, сиделка его бабки. Должно быть, она прислушивалась к их разговору, так как сразу завела речь о прошлом и принялась описывать Сью Брайдхед, какой та запечатлелась в ее памяти. Она рассказала, что Сью была странной девочкой уже в то время, когда училась в деревенской школе, которая стоит через лужайку, — это было еще до переезда отца ее в Лондон; как она, самая маленькая из детей, выходила на сцену, когда викарий устраивал чтения и декламации, "в туфельках и белом платьице с розовым кушаком" и декламировала "Excelsior", "Ночь слушала веселья звуки" и "Ворона" Эдгара По; как во время чтения она хмурила бровки и, по водя вокруг трагическим взглядом, бросала в пустоту словно обращаясь к кому-то живому:

— Она так читала про этого страшного ворона, что казалось, будто он стоит у тебя перед глазами, — раздраженно вставила больная. — И ты, Джуд, тоже был горазд в детстве на такие штуки — будто тебе привиделось что.

Соседка рассказала и о других достоинствах Сью:

— Она была не то чтобы сорванец, но иной раз вытворяла такое, что впору только мальчишкам. Я сама видела, как она и еще двадцать ребят гуськом летели вниз с ледяной горы прямо к пруду, а потом без передышки вверх на другой берег. Их фигурки на фоне неба были как нарисованные на стекле, а у нее только кудряшки развевались. И все — мальчишки, она одна девчонка. А потом они кричали ей "ура", а она сказала: "Не приставайте!" — и вдруг убежала домой. Они хотели выманить ее снова на улицу, но она не вышла.

Эти разговоры лишь еще сильнее растравили душевную рану Джуда, — ведь ему нельзя было домогаться любви Сью, — и он с тяжелым сердцем покинул дом бабки. Его так и подмывало заглянуть в школу — посмотреть комнату, где когда-то отличилась маленькая Сью, но он смирил в себе это желанней прошел мимо.

Был воскресный вечер, крестьяне, знавшие его по той поре, что он жил здесь, стояли кучкой, разодетые в свой праздничные костюмы. Джуд вздрогнул, когда один из них заговорил с ним:

— Так, стало быть, вы все-таки попали туда!

Лицо Джуда выразило недоумение.

— Ну, в этот центр науки, "Город Света", про который вы любили толковать нам мальчонкой. Он что же, такой, как вы думали?

— Даже лучше! — воскликнул Джуд.

— Как-то раз мне довелось побыть там с часок, только ничего особенного я там не углядел. Дома — старые развалюхи, не то церкви, не то богадельни, да и жизни никакой нету.

— Вы не правы, Джон, там больше жизни, чем может заметить глаз прохожего. Это единственный в своем роде центр мысли и религии, сокровищница культуры, источник духовных сил страны. Эта тишина и отсутствие суеты — на самом деле покой вечного движения или, если заимствовать сравнение у известного писателя, — кажущаяся неподвижность быстро вращающегося волчка.