Эптон Синклер - Столица

Но Монтэгю с Элис не присутствовали на службе, они разрешили себе весьма плебейское удовольствие — проехаться в «подземке». До сих пор они еще не успели познакомиться с этой достопримечательностью столицы. Люди, принадлежащие к высшему свету, видели только Мэдисон и Пятую авеню, на которых среди отелей и церквей находились их дома; им приходилось бывать в расположенном поблизости районе магазинов, куда они ездили за покупками, а также в районе театров и парка, расположенного к северу. Если не считать автомобильных прогулок, это было все, что они видели в столице, и когда приезжие интересовались Аквариумом, фондовой биржей, музеем искусств, Таммани-Холлом и Эллис-Айлендом, куда приезжали провинциалы, то коренные жители столицы глядели на них в изумлении и восклицали:

— Боже мой, неужели действительно вы хотите все это осматривать? Я живу в Ныо-Иорке с самого рождения и ни разу там не был!

Приезжающим в столицу полчищам туристов обычно предоставлялся специальный туристский автобус, в котором могли разместиться от тридцати до сорока человек. Автобус этот совершал рейс от Бэттери до Гарлема, и сидевший у мегафона молодой гид выкрикивал названия и достопримечательности мест, которые они обозревали. Народ без всякого почтения прозвал этот автобус «брехуном», и многие утверждали, что туристская компания содержит в китайском квартале бутафорский притон для курения опиума и такой же подвальный кабачок в Бауэри, где сидят наемные «опасные субъекты», на которых глазеют доверчивые экскурсанты из Оклахомы, Каламазу и прочих мест. Разумеется, новоиспеченным членам высшего общества не к лицу было разъезжать в «брехуне»; катание в подземке еще куда ни шло. И вот они уже мчатся по длинному туннелю из камня и стали, оглушенные невообразимым грохотом. Как все прочие смертные, они вышли из подземки, взобрались вверх по крутому склону холма и остановились у надгробного памятника генералу Гранту. Это было громадное мраморное сооружение, воздвигнутое на вершине холма, с которого открывался вид на Гудзон. По своей архитектуре памятник не отличался особой красотой, но, поразмыслив, можно было утешиться тем, что и сам герой не стал бы слишком об этом тревожиться. Памятник был похож на ящик из-под мыла, на который поставили коробку из-под сыра. И эти скромные, всем знакомые предметы домашнего обихода не были в противоречии с образом скромнейшего из всех великих людей, когда-либо живших на земле.

Открывавшийся отсюда вид на реку был поистине великолепен; пожалуй, самый прекрасный во всей столице, если бы уродливый газовый резервуар, построенный посреди прелестного пейзажа, не нарушал его очарования. Но и это было типичным для всего облика столицы.

Ведь город вырос как бы случайно, без чьей-либо заботы или помощи. Он был огромным, нескладным, нелепым и причудливым. Ни одного красивого вида, на котором человеческий взгляд мог бы отдохнуть, не обнаружив тут же рядом что-нибудь безобразное. У подножья склона от Риверсайд-Драйва, например, тянулась уродливая железнодорожная товарная магистраль; а на другом берегу реки взрывали прелестные палисады: понадобился камень для мощения, и повсюду были расклеены объявления и рекламы компаний по продаже земельных участков. Если где-нибудь стояло прекрасное здание, то непременно рядом с ним торчала реклама какой-нибудь табачной фирмы; если встречалась красивая улица, то по ней непременно тащился фургон, который тянули измученные клячи. Если вы заходили в прекрасный парк, в нем оказывалась уйма жалких, бездомных людей. Ни в чем не было ни порядка, ни системы. Все боролись в одиночку, каждый за себя, сталкиваясь и мешая друг другу. Все это нарушало чудесное впечатление могущества и силы, которыми призван был поражать каждого этот город-титан; он вместо того представлялся чудовищным кладбищем впустую растраченных сил, горой, то и дело порождающей на свет бесконечное количество мышей-недоносков. В этом городе изнемогали от мучительного труда мужчины и женщины, над ними словно тяготели злые чары, и все их усилия рассеивались в прах.

Выходя из церкви, Монтэгю встретился с судьей Эллисом, который сказал ему:

— В ближайшее время нам с вами надо будет кое о чем переговорить.

Монтэгю оставил ему свой адрес и дня через два получил от него приглашение позавтракать вместе с ним в его клубе.

Клуб этот занимал целый квартал Пятой авеню и выглядел весьма внушительно. Он был основан в дни гражданской войны; изголодавшиеся герои возвращались после войны и принимались за дела; те, кому повезло, проводили теперь здесь свой досуг отдыхая. Глядя на них, дремлющих в глубоких кожаных креслах, трудно было представить их себе исхудавшими от голода. Некоторые из них стали дипломатами и государственными деятелями, некоторые— епископами и адвокатами; а иные — крупными коммерсантами и финансистами, представителями правящего класса.

На всем здесь лежала печать благопристойности и солидности, вокруг бесшумно двигались лакеи.

Монтэгю поговорил с судьей о Нью-Йорке, о том, что успел здесь увидеть, с какими людьми познакомился. Побеседовали и об отце Монтэгю, и о войне, и о прошедших недавно выборах, и о перспективах в деловых кругах. Тем временем подали завтрак, а когда дошло до сигар, судья откашлялся и сказал:

— А теперь потолкуем о деле. Монтэгю приготовился слушать.

— У меня есть друг,— начал судья,— очень близкий друг, и он просил меня подыскать ему адвоката, который взялся бы вести очень важное для него дело. Я переговорил с генералом Прентисом, и он со мною согласен, что хорошо было бы поручить это дело вам.

— Очень вам признателен,— сказал Монтэгю.

— Дело щекотливое,— продолжал судья,— и оно имеет отношение к страхованию жизни. Знакомы ли вы с деятельностью страховых компаний?

— Нет, совсем незнаком.

— Так я и предполагал,— сказал судья,— там создалось положение, которое, мягко выражаясь, я бы назвал не совсем благополучным. Мой друг имеет полисы на крупные суммы денег в нескольких страховых компаниях, и он далеко не удовлетворен тем, как там ведутся дела. Но самое деликатное заключается в том, что я директор одной из наименее благополучных в этом отношении страховых компаний. Вы поняли меня?

— Да, вполне,— сказал Монтэгю.— Какая же это компания?

— «Фиделити»,— ответил судья, и в мыслях его собеседника мгновенно возник образ Фредди Вэндэма, с которым он познакомился в замке Хэвенсов! Этот самый Фредди и возглавлял страховую компанию «Фиделити».

— Первое, о чем я хочу вас просить,— продолжал судья,— независимо от того, согласитесь вы вести дело или нет, это чтобы мое вмешательство осталось строго между нами. Моя позиция заключается в следующем: на собрании директоров компании я протестовал против того, что, на мой взгляд, является безрассудной политикой, но мои протесты были оставлены без внимания. А когда мой друг попросил у меня совета, я дал ему совет; но в то же время, принимая во внимание положение, которое я занимаю, мое имя не должно упоминаться в связи с этим делом. Вы меня понимаете?