Эптон Синклер - Столица

— Вспоминается мне еще один мой приятель,— так тот просадил миллион долларов на постройку гранитной пристани, чтобы высаживаться с яхты у самого парка своей любовницы, когда ему приходит охота ее навестить! Это такая же истина, как то, что меня создал господь бог! Она была женщина из общества, очень известная, но бедная, а он, опасаясь скандала, не решался сделать ее богатой. И вот ей приходилось жить в жалкой вилле, стоившей всего каких-то пятьдесят тысяч; и когда чужие дети дразнили ее ребятишек, что они живут в дешевой вилле, те отвечали: «А у вас зато нет своей собственной пристани!» Если не верите...

Но тут майор обернулся и заметил юнца, который принес ему сигары и остановился у стола, делая вид, будто прибирает газеты.

— Эй, голубчик! — закричал майор.— Ты что, чужие разговоры подслушиваешь? Вон отсюда сейчас же, этакий ты негодяй!

Опять пришла суббота, а с нею — приглашение от Лестер-Тоддсов провести конец недели у них в поместье в Нью-Джерси. Монтэгю сидел взаперти, кругом обложившись книгами, но Оливер с возмущением накинулся на него и извлек на свет божий. Будь проклят этот процесс— уж не собирается ли он ради одного процесса загубить всю свою карьеру? Он должен встречаться с людьми — во всяком случае, с людьми «стоящими». А Тоддсы весьма и весьма «стоящие» — целая компания денежных тузов, крупная сила в страховом мире; и если Монтэгю собирается быть юристом по страховым делам, то отклонить их приглашение просто безумие. У них будет Фредди Вэндэм и, как слышно, также и Бетти Уимен. Монтэгю улыбнулся, услыхав эту новость. Он уже заметил, что его брат всегда «случайно» проводит воскресенье там, где бывает Бетти, но где никогда не бывает ее дедушка.

И вот лакей Монтэгю уложил его чемоданы, а горничная— сундуки Элис, и в собственном вагоне Тоддсов они вместе с другими гостями доехали до отдаленного предместья Джерси, откуда автомобиль помчал их по широкой гоночной дороге к видневшемуся на вершине горы дворцу. Здесь жил чванливый Лестер-Тоддс, а по окрестным холмам разбросаны были виллы других ультрабогачей — как и он, удалившихся от городского шума в эту уединенную местность. Публика здесь была самая что ни на есть «избранная»; все эти люди делали вид, будто смотрят на столичное общество свысока, и круглый год развлекались как могли в своем замкнутом кругу: летом устраивали выставки лошадей под открытым небом, а осенью—охоту на лисиц, на которую выезжали в самых фантастических костюмах.

Сами Тоддсы тоже принадлежали к числу страстных охотников на всевозможного зверя, рыская то по охотничьим угодьям своих клубов, то по частным заповедникам, кочуя, в зависимости от сезона, между Флоридой, Северной Каролиной и Онтарио, заглядывая иногда в Норвегию, Новый Брауншвейг или Британскую Колумбию. А здесь, дома, у них была целая собственная гора, поросшая тщательно охраняемым девственным лесом, и на вершине ее дворец в стиле ренессанс, который они небрежно называли «охотничьим домиком»; он заключал в себе такие articles de vertu [18] Ценности (франц.). , как, например, стол в десять тысяч долларов, стулья к нему, по две тысячи долларов каждый, а также совсем простенькие с виду коврики, стоившие от десяти до двадцати тысяч долларов штука. Во всех этих ценах -можно легко было удостовериться, просмотрев разложенные в холле альбомы с газетными статьями, в которых описывался их дом. В субботние дни миссис Тоддс встречала приглашенных в серебристо-сером платье, на котором спереди был вышит шелками павлин с драгоценными камнями в каждом пере и крупным солитером вместо глаза. По вечерам происходили танцы; тогда она появлялась в туалете, усыпанном сотнями бриллиантов, и приветствовала гостей, стоя на ковре, украшенном камнями в тон платью.

Оглядевшись, Монтэгю пришел к выводу, что таких развращенных людей, как Тоддсы и их друзья, ему еще не приходилось встречать: у них еще больше ели и пили и еще откровеннее, чем где бы то ни было, вели любовные интриги. Он до некоторой степени уже усвоил принятый в обществе особый жаргон, но тут употреблялось столько условных словечек, что он опять почувствовал себя крайне неловко. Беседовавшая с ним молодая леди, перемывая косточки присутствовавших, сказала про одного юношу, что он сущая «судорога», и, увидав на лице Монтэгю недоумевающее выражение, воскликнула: «Уверена, вы ничего не поняли!» Монтэгю позволил себе высказать предположение, что этот юноша ей просто не нравится.

Была здесь и миссис Харпер — недавно вернувшаяся из Лондона уроженка Чикаго. Десять лет назад она наводнила Нью-Йорк миллионами от доходов своего громадного универсального магазина и затем, движимая мечтой о покорении новых миров, отправилась дальше. В то время она еще изъяснялась более или менее нормальным языком, но, побывав в Англии, стала говорить «тюалет» и опускать звук «р»; когда Монтэгю на лету убил при ней какую-то птицу, она снисходительно обронила: «Я вижю, в стьельбе вы пьосто хюдожник!» Однажды, сидя в автомобиле рядом с шофером, он слышал, как эта «знатная» дама назвала «хамьем» почтенных джерсейских фермеров, предки которых когда-то с боем изгнали с территории своего штата британцев и их наемников.

Иметь миссис Харпер в числе гостей считалось необыкновенной честью; дома ее передвижения сопровождались помпой, которая была бы под стать самой королеве Виктории: путь ее следования украшался гирляндами и флагами, и толпы школьников приветствовали ее восторженными криками. На родине она владела несколькими поместьями, а в Шотландии у нее было сто тысяч акров земли под охотничьим заповедником. Миссис Харпер занималась коллекционированием драгоценностей, принадлежавших самым романтическим и прекрасным королевам прошлого. На бал она пришла в каком-то подобии бриллиантового нагрудника, который покрывал всю ее грудь, так что казалось, будто она одета в сверканье и свет. С нею явилась ее приятельница — англичанка миссис Перси, сопровождавшая ее в триумфальном шествии по дворам и замкам Европы. Миссис Перси выставляла напоказ свою знаменитую цепочку для лорнета, в которой было собрано по одному из всех редчайших и красивейших драгоценных камней. На миссис Перси было платье из легкой золотой ткани, отделанное целым состоянием венецианских кружев; успех она имела потрясающий, но лишь до тех пор, пока не распространился слух, что платье переделано из туалета, который миссис Харпер надевала на бал к одной лондонской герцогине. Сама леди из Чикаго никогда не появлялась в одном и том же одеянии дважды.

Элис провела у Тоддсов восхитительный вечер; мужчины были от нее без ума, и в особенности один — молодой человек по фамилии Файет; он чуть не бросился к ее ногам. Файет был состоятелен, но, к несчастью, приобрел капитал благодаря тайной женитьбе на одной богатой девице (она тоже присутствовала на этом балу), и потому с практической точки зрения его знаки внимания не могли быть особенно желательны для Элис.