Уильям Теккерей - Книга снобов, написанная одним из них

Бахус — вот то божество, которому Фант поклоняется особенно усердно.

— А по мне, лучше вино, мой милый, — говорит он своему другу Финту, разглагольствующему о какой-нибудь прелестной женщине, — и, поднимая кверху бокал, полный багряной влаги, и значительно подмигнув Финту, отпивает глоток, после чего причмокивает губами, изображая величайшего из знатоков.

Я замечал такое крайнее пристрастие к вину чаще всего у молодежи. Щенки из университета, слетки из армии, птенцы из привилегированных школ, украшающие собой наши клубы, частенько высказываются весьма решительно по данному вопросу.

— Это вино отдает пробкой, — говорит Щенок; хитрец-лакей уносит графин и возвращается с тем же вином в другом графине, а наш юный гурман объявляет его превосходным.

— Долой шампанское! — говорит Слеток. — Оно годится только для женщин и детей. По мне, куда лучше херес за обедом, а после обеда — мой кларет двадцать третьего года.

— Что такое нынешний портвейн? — вопрошает Птенец. — Отвратительно густое сладкое пойло — где же то старое сухое вино, которое мы прежде пивали?

До прошлого года Слеток пил только слабое пиво за столом доктора Порки; а Птенец пивал сухой старый портвейн в одном трактире близ Вестминстерской школы, — до тех пор пока в 1844 году не вылетел из этого гнезда.

Всякий, кому приходилось разглядывать карикатуры тридцатилетней давности, должен помнить, как часто художники изображали красные носы, угреватые лица и прочие черты отпетых пьяниц. Теперь они встречаются гораздо реже (в натуре, а следовательно, и на картинках), чем в то доброе старое время; но все же еще можно найти среди нашей клубной молодежи юнцов, которые чванятся попойками и чьи лица, желтого и весьма нездорового цвета, по большей части украшены этими знаками, от которых, говорят, можно избавиться "Калидором" Payленда.

— Я так нарезался вчера вечером — боже ты мой! — говорит Гопкинс Томкинсу с дружеской откровенностью. — Я тебе расскажу, что мы делали. В полдень мы позавтракали с Джеком Герингом и до четырех пробавлялись коньяком с содовой и сигарами, потом с часок погуляли по Парку, потом пообедали, до вечера пили подогретый портвейн; потом заглянули на часок в Хэймаркет; потом вернулись в клуб, ели отбивные и пили пунш, пока не помутилось в глазах, эй, официант, подайте мне рюмку вишневки!

Клубные лакеи, самые вежливые, самые любезные, самые терпеливые из людей, изнемогают от прихотей этих безжалостных юных пьяниц. Но если читателю захочется увидеть на сцене законченный портрет молодого человека этого сорта, я бы рекомендовал ему посмотреть остроумную комедию "Лондонская наглость", милые герои которой представлены не только как пьяницы и ночные гуляки, но проявляют и много других восхитительных черт: они мошенничают, лгут и распутничают вовсю, что весьма поучительно для публики.

Насколько отличается поведение этих возмутительных юнцов от скромных манер моего друга мистера Папворти, который говорит Поппинсу, старшему лакею в клубе:

Папворти. Поппинс, я хочу пообедать пораньше, найдется у вас какая-нибудь холодная дичь?

Поппинс. Есть паштет из дичи, сэр; холодная куропатка, сэр; холодный фазан, сэр; холодный павлин, сэр; холодный лебедь, сэр; холодный страус, сэр, и т. д., и т. д. (смотря по обстоятельствам).

Папворти. Какой у вас самый лучший кларет, Поппинс? — то есть, я хочу сказать, большими бутылками?

Поппинс. Имеется Лафит Купера и Магнума, сэр; Сен-Жюльен Лакмуса и Пробки, сэр; Леовилль фирмы Пли! — считается превосходным вином, сэр; и, думаю, вам понравится Шато-Марго Джаггера.

Папворти. Гм… э-э… так дайте мне горбушку хлеба и стакан пива. Я буду только завтракать, Поппинс.

Капитан Скандал — тоже клубное пугало, но совсем иного рода. Он известен тем, что способен поднять на ноги весь клуб из-за бараньей котлетки.

— Взгляните, сэр! Разве это прожарено, сэр? Понюхайте, сэр! Разве это мясо годится для джентльмена? — рычит он на старшего лакея, который стоит перед ним навытяжку, весь дрожа, и тщетно уверяет его, что епископ Буллоксмитский только что скушал три точно такие же котлетки от того же филея.

Лакеи со всего клуба сбежались и толпятся вокруг одной капитанской котлетки. Он осыпает Джона самой отборной бранью за то, что ему до сих пор не несут пикули; выкрикивает самые ужасающие проклятия из-за того только, что Том не идет с соусом; и вот Питер бежит с графином воды и натыкается на Джимса, который несет "блистающие подносы с хлебом". Всякий раз, когда Скандал входит в комнату (такова сила характера), лакеи бросают все другие столы, джентльменам приходится обедать как попало, а все эти великаны-лакеи дрожат от страха. Капитан этим пользуется. Он бранится, в силу чего ему прислуживают лучше. В клубе к нему летит десяток лакеев, готовых выполнять его приказания.

Тем временем бедная миссис Скандал сидит с детьми где-то в грязной квартирке, и прислуживает ей девчонка из приюта, в деревянных калошках.

Каждая благовоспитанная англичанка посочувствует герою этой душераздирающей повести, истории Сэквила Мэйна, которую я собираюсь рассказать. Мы уже говорили о клубных удовольствиях: давайте же бросим мимолетный взгляд на опасности, коими грозят такие учреждения, а для этой цели я должен представить вас моему молодому другу Сэквилу Мэйну.

Меня познакомили с этим джентльменом и его очаровательной супругой на балу в доме моей почтенной приятельницы миссис Перкинс. Заметив юное создание в белом платье с развевающимся розовым поясом в ярд шириной и в белых атласных башмачках, кружившееся в вихре польки с немецким дипломатом мосье Спрингбоком, в зеленом венке на удивительных черных волосах, самых черных, какие мне пришлось видеть в жизни, — заметив, повторяю, прелестное молодое существо, которое изящно кружилось по залу в изящнейшем танце, в своем круговом движении показывая мне личико то в профиль, то в три четверти, то анфас, — короче говоря, увидев такое личико, которое в любом положении казалось миловидным, розовым и счастливым, я, вполне естественно, полюбопытствовал узнать, чье же оно, это привлекательное личико, и спросил Уэгли, который стоял рядом, разговаривая с одним своим знакомым, кто такая эта дама.

— Которая? — переспросил Уэгли.

— Вот эта, с угольно-черными глазами, — ответил я.

— Т-с-с! — прошипел Уэгли, а джентльмен, с которым он разговаривал, отошел от него в видимом расстройстве. Дав ему отойти подальше, Уэгли рассмеялся.

— Угольно-черные глаза! Вы попали в самую точку, — оказал он. — Это миссис Сэквил Мэйн, а разговаривал со мной ее муж. Он торгует углем, любезный Сноб, и я не сомневаюсь, что именно он поставляет мистеру Перкинсу уоллсендский уголь со своего склада. Когда при нем упоминают об угле, он корчится, словно в раскаленной топке. Он сам, его супруга и матушка весьма гордятся семейством миссис Сэквил: она бывшая мисс Чафф, дочь капитана Чаффа К. Ф. А вон и его вдова, та дородная особа в малиновом муаре за карточным столом, что ссорится из-за лишней взятки со стариком Дампсом.