Уильям Теккерей - История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага (книга 2)

Леди Энн Милтон, будучи обручена и пристроена, выезжала в свет меньше, чем ее сестры, и часто сидела дома, в большом особняке на Гонт-сквер, когда ее мамаша и остальные девицы отправлялись в гости. Они разговаривали и танцевали с бесконечно сменявшимися кавалерами, и историям об этих кавалерах не было конца. А о леди Энн была известна одна-единственная история: она — невеста Гарри Фокера, и ни о ком другом ей думать не положено. История не особенно занимательная.

Так вот, едва Фокер проснулся наутро после обеда у леди Клеверинг, как перед внутренним его взором возникла Бланш с ее ясными серыми глазами и пленительной улыбкой. В ушах зазвучал ее голос: "Мечтая встретить взгляд моей отрады, моей отрады", — и бедный Фокер, сидя в постели под пунцовым шелковым одеялом, стал жалобно напевать памятную мелодию. Прямо перед ним висела французская гравюра: турчанка и ее любовник-грек, застигнутые на месте преступления почтенным турком — супругом сей дамы; с другой стены глядела другая французская гравюра: всадник и всадница целуются на всем скаку; по всей спальне были развешаны столь же целомудренные французские гравюры — балетные нимфы в газовых юбочках, прелестные иллюстрации к романам; попадались и английские шедевры — то мисс Пинкни (из Королевской оперы) в обтягивающем трико — в своей любимой роли пажа, то мисс Ружмон в виде Венеры, причем ценность их еще увеличивали изящные собственноручные подписи — Мария Пинкни, Фредерика Ружмон. Такие-то картинки составляли усладу нашего славного Гарри. Он был не хуже многих других — самый обыкновенный бездельник, весельчак и кутила; а если в его комнатах было многовато произведений французского искусства (простодушная леди Агнес, входя в апартаменты, где ее сынок сидел в облаках благоуханного дыма, не раз бывала ошеломлена при виде какой-нибудь новинки) — так не будем забывать, что он был богаче большинства своих сверстников, а стало быть, ничто не мешало ему ублажать свою душу.

На тумбочке у кровати, среди ключей, золотых монет, сигарниц и веточки вербены — подарка мисс Амори — лежало письмо от мисс Пинкни, написанное с полным пренебрежением к правописанию и каллиграфии, начинающееся словами "Милый Хоки-Поки-Фоки" и содержащее напоминание о том, что подошел срок давно обещанного обеда в гостинице "Слон и Замок" в Ричмонде; а также приглашение в отдельную ложу на имевший вскоре состояться бенефис мисс Ружмон, а также пачка билетов на "Вечер в честь Бена Баджена, гордости Северного Ланкашира, в "Треуголке" Мартина Фонса, что на Сент-Мартинс-лейн, где Сэм-Задира, Дик-Петух и вустерширский чемпион "Наповал" наденут перчатки на радость любителям доброго старого британского бокса", — эти и подобные напоминания о делах и утехах мистера Фокера лежали на столике у его изголовья, когда он проснулся.

До чего убоги казались теперь все эти радости! На что ему Сэм-Задира и вустерширский чемпион? На что ему эти французские гравюры — только пялятся со стен! (Давно ли он видел в них венец творения?) И Пинкни хороша: в каждом слове сажает ошибки, а еще смеет называть его "Хоки-Фоки"! При мысли, что нужно тащиться на обед в "Слон и Замок" с этой старухой (ей ведь лет тридцать семь, не меньше), он испытывал унылое отвращение, хотя еще вчера поездка эта очень его прельщала.

Любящая матушка, взглянув в то утро на сына, заметила, как бледны его щеки и смутен его вид.

— Зачем только ты все играешь на бильярде у этого противного Спратта? — спросила леди Агнес. — Чует мое сердце, бильярд тебя погубит!

— Бильярд ни при чем, — мрачно возразил Гарри.

— Ну, значит, все зло в этой ужасной Черной Кухне. Ты знаешь, Гарри, я все собираюсь написать жене тамошнего хозяина, попросить ее о любезности — чтобы она, когда готовит тебе пунш, вина подливала самую чуточку, да еще чтобы последила, надеваешь ли ты шарф, когда выходишь на улицу.

— Что ж, напишите, матушка, миссис Кэтс очень добрая и заботливая женщина. Но Черная Кухня тоже не при чем, — добавил он с замогильным вздохом.

Леди Агнес ни в чем не отказывала сыну и никогда не уговаривала его переменить образ жизни, за что юный Гарри платил ей полным доверием: ему и в голову не приходило скрывать от нее, где он проводит время; напротив, он угощал ее отборными анекдотами, принесенными из клубов и бильярдных, и добрая мамаша выслушивала их с наслаждением, хоть и не понимала.

— Мой сын бывает у Спратта, — сообщала она своим близким друзьям. — Нынче все молодые люди ездят к Спратту, прямо с бала. Это de rigueur [1] Так принято (франц.). , милочка; на бильярде сейчас играют так же, как во времена мистера Фокса играли в макао и в азарт. Да, да, отец мне сколько раз говорил — они с мистером Фоксом всегда играли у Брукса до девяти часов утра, а я его помню в Драммингтоне, я тогда была еще девочкой, в песочном жилете и черных атласных панталонах с чулками. Мой брат Эрит в молодости никогда не играл и спать ложился рано, — у него здоровье было слабое, — но мой сын, конечно, должен жить как все. И еще он часто бывает в одном месте, которое называется Черная Кухня, там собираются все писатели и умные люди, в обществе их не встретишь, но для Гарри знакомство с ними очень интересно и полезно, там обсуждают все самые животрепещущие вопросы, а отец мне сколько раз говорил, что наш долг — поощрять литературу, он все хотел пригласить в Драммингтон покойного доктора Джонсона, только доктор Джонсон умер. Да, и к нему приезжал мистер Шеридан и пил очень много вина — в то время все пили очень много вина, у отца счет от виноторговца был в десять раз больше, чем у Эрита, — Эрит погреба совсем не держит, а что нужно, покупает у Фортнума и Мейсона…

— Обедом нас вчера угостили на славу, — заговорил хитроумный Гарри. — Бульон у них лучше нашего. Муфле во все перекладывает эстрагона. И сюпрем де воляй был очень вкусный, просто объедение, у Муфле так не получается. А пломбирь вы пробовали, матушка? А желе с мараскином? Желе с мараскином было просто необыкновенное!

Леди Агнес согласилась, как почти всегда соглашалась с мнениями сына, а хитрец продолжал так:

— Красивый у Клеверингов дом. Можно сказать, не поскупились. И серебро великолепное.

С этим леди Агнес тоже согласилась.

— Очень приятные люди эти Клеверинги.

— Гм, — сказала леди Агнес.

— Я понимаю, леди Клеверинг простовата, но сердце у нее предоброе.

— Это правда, — подтвердила леди Агнес, она ведь и сама была на редкость добросердечна.

— А сэр Фрэнсис — он при дамах все больше молчит, но после обеда он цросто блистал, очень интересный человек, и сколько знает! Когда вы пригласите их на обед, матушка? Только не откладывайте!

Он проглядел записную книжечку леди Агнес и выбрал день, всего через две недели (ему они показались вечностью!), на который следовало пригласить Клеверингов.