Кнут Гамсун - Последняя отрада

Раз как-то Солем в ее присутствии разразился излишне тяжеловесным ругательством, когда лошадь не хотела стоять смирно, она посмотрела на него, слегка вздрогнула и вся вспыхнула. Но она сейчас же овладела собой и спросила Жозефину:

- Скоро ли этот человек уберется отсюда?

- Скоро,- ответила Жозефина,- дня через два. Несмотря на то, что фрекен Торсен воспользовалась этим удобным случаем, чтобы спросить это самым равнодушным тоном, видно было, что вопрос этот имел для нее большое значение. Она молча повернулась и пошла.

Фрекен Торсен не уехала, о, нет, Солем имел для нее эротическую притягательную силу. Отчаяние Солема, его низменная страсть, которую она сама зажгла, его грубость, его вожделения самца, его алчущие руки, его дерзкие взоры,- все это возбуждало ее, и она принюхивалась к этому. Это заблудшее создание было до такой степени исковеркано, что чувствовало удовлетворение своих страстных вожделений уже от одной только близости этого человека. Тип Торсен, разумеется, лежал по вечерам в своем уединенном помещении и наслаждался при мысли о том, что в другом здании лежит мужчина и мучается от страсти к ней.

Ну, а друг ее, комедиант? Этот был совсем в другом роде. В его натуре не было ничего бычачьего, в нем не было натиска, в нем была одна только театральная развязность…

Да, я продолжаю здесь жить и проявляю мелочность и любопытство, и я стараюсь выспросить Солема относительно катастрофы с адвокатом. Мы с ним вдвоем в сарае.

Почему он солгал и сказал, что датчанин совершит восхождение на Синюю иглу?

Солем посмотрел на меня, как бы ничего не понимая.

Я повторил свой вопрос.

Солем отрекся от всего и сказал, что он ни слова не говорил об этом.

- Но я сам слышал это,- заметил я.

- Нет, вы не могли этого слышать,- возразил он.

Пауза.

Вдруг Солем бросился на пол и стал кататься по нему, весь съежившись, словно комок. Это продолжалось некоторое время, потом он встал. Мы пристально посмотрели друг на друга в то время, как он оправлял на себе платье. У меня пропала охота продолжать с ним этот разговор, и я ушел. Ведь он во всяком случае должен был скоро покинуть нас.

После этого мною опять овладела скука, и, чтобы поддразнить самого себя, я отошел в сторону и крикнул:

- Кирпича в замок! Теленок гораздо здоровее сегодня! Совершив это, я почувствовал равнодушие ко всему; а, так как деньги мои начали приходить к концу, то я написал своему издателю и сообщил, что скоро пришлю ему необыкновенно интересную рукопись. Одним словом, я вел себя, как влюбленный. Все симптомы были налицо. Чтобы взять быка за рога, спрошу тебя прямо: ты наверное подозреваешь меня в том, что я остаюсь вблизи фрекен Торсен из личного интереса? В таком случае надо отдать мне справедливость и согласиться, что я ловко скрыл на этих страницах, что интересовался ею только как объектом, как темой. Лучше переверни несколько страниц сначала и посмотри. В моем возрасте не влюбляются, а если влюбляются, то делаются смешными,- всем курам насмех… Ну, и кончено с этим.

Но с одним я не могу покончить, это никогда не надоедает мне: сидеть в полном одиночестве у себя в комнате, в темноте, и чувствовать себя прекрасно. Это во всяком случае последняя отрада.

Интермеццо:

Фрекен Торсен прогуливается со своим комедиантом, я слышу их шаги, слышу их голоса; но по вечерам уже стало темно, и из своей комнаты я не вижу их. Они останавливаются перед моим окном, которое раскрыто, они облакачиваются о подоконник, комедиант говорит, умоляет ее о чем-то, на что она не соглашается; он пытается увлечь ее за собой, но она сопротивляется. Тогда он выходит из себя:

- На кой черт выписала ты меня в таком случае сюда?- спрашивает он со злобой.

Она разражается слезами и говорит:

- Так ты только для этого и приехал, у-у! Но я вовсе не такая, ты можешь оставить меня в покое, кажется, я тебе ничего не сделала.

Я - знаток женских сердец? Одно воображение! Хвастовство! Я вмешался только потому, что мне неприятно было слышать, как она плачет; чтобы дать знать о моем присутствии, я передвинул стул и кашлянул.

Он сейчас же насторожился, замолк и стал прислушиваться; но она сказала:

- Ничего, тут никого нет…

Конечно, тут был кто-то, и она прекрасно знала, кто. Однако не в первый раз фрекен Торсен пускает в ход этот маневр против меня, она уже и раньше делала вид, будто не знает, что я могу ее услышать, и разыгрывала чуть ли не у меня под носом интересные сцены. И каждый раз я давал себе слово ничем не проявлять себя; но до сих пор она еще никогда не плакала, а теперь она разразилась слезами.

Зачем она пускается на все эти фокусы? Чтобы оправдать себя в моих глазах, в глазах пожилого человека и выставить себя такой хорошей и такой скромной. Но, милое дитя, ведь я отдавал тебе должное уже раньше, я распознал тебя по твоим рукам! Ты так противоречишь природе! Ведь тебе двадцать седьмой год, а ты остаешься бесплодной и не распустилась!

Парочка удалилась.

Есть еще нечто, что никогда не надоедает мне; уединяться и сидеть в полном одиночестве в лесу и наслаждаться покоем и мраком, царящими вокруг меня. Это последняя отрада.

В одиночестве и мраке есть что-то возвышенное и религиозное, - вот почему человек стремится к этому. Человек старается удалиться от других людей вовсе не исключительно потому, что может выносить только свое собственное общество, нет, нет. Но есть что-то мистическое в том чувстве, которое охватывает тебя, когда на тебя с глухим ропотом издалека надвигается мир, а между тем он вблизи тебя, и ты находишься как бы в центре вездесущего. Это, вероятно, Бог. А ты сам представляешь собою одно из звеньев во всем этом…

Романтик? Да. Одна лишь сентиментальность, настроение, стихи и ничего больше? Да. Это последняя отрада.

Наконец-то появилось солнце. Оно появилось не по-королевски, пылая темным золотом, оно засияло на небе по-царски, потому что рассыпало вокруг себя снопы золотых искр. Этого тебе не понять дружок, а потому совершенно безразлично, какой набор слов предлагают тебе в настоящее время. Но, как я уже сказал, на небе по-царски засияло солнце.