Хаим Граде - Немой миньян

По извилистым переулкам, засыпанным глубоким снегом, Элиогу-Алтер Клойнимус тащился к музею и уже видел перед глазами большой полутемный зал, уставленный мертвыми предметами, заваленный растрепанными, заплесневевшими и полусгнившими архивными материалами, загроможденный пачками пыльных священных книг и манускриптов. Там он просиживает целыми вечерами и ищет в горах обрывков недостающие листы из какой-нибудь старинной хроники. Зачем ему знать обычаи, беды и плачи вымерших или разрушенных еврейских местечек? Он сам тоже старая, рассыпавшаяся летопись, но он не знает, где искать недостающие страницы. Он не знает, как связать дни и недели, чтобы его распавшаяся жизнь обрела хоть какое-то подобие цельности, толка и порядка.

Не в те девять дней месяца Менахем-Ав, когда евреи скорбят о разрушении Храма, вернулся во двор Песелеса Герц Городец, как в прошлом и позапрошлом году. На этот раз он вернулся весной, в канун месяца Нисан [123] Месяц еврейского календаря, на который выпадает праздник Песах. . Прежде, в печальные девять дней накануне Девятого Ава, он был весельчаком, жизнелюбом, насмешником, теперь же, в добрые дни перед Песахом, он принес с собой мрачную подавленность. Пораженные обитатели двора Песелеса принялись шушукаться между собой:

— Что с ним случилось, с этим солдатом на деревянной ноге? Куда подевалась его веселость и где его деревянная нога?

Вместо деревяшки, похожей на толкушку для ступы, прикрепленной к культе оторванной по колено ноги, на этот раз солдат носил брюки с подогнутой левой штаниной и костыль под левой рукой. Раньше, когда он ступал своей деревянной ногой, все видели в этом мужскую доблесть, теперь в его подогнутой штанине на оторванной ноге и костыле все видели знак беды и надлома, словно его снова ранили на поле боя. Он больше не заигрывал и не шутил с женщинами. О том, как далеко он зашел на этом своем новом пути, можно было судить по его обстриженным усам. Во дворе Песелеса еще хорошо помнили, как черные закрученные усы инвалида жили своей собственной жизнью, торчали горделиво и сладострастно, дразнили и щекотали. Теперь у Герца Городеца было небритое лицо и пара погасших глаз. Он больше не торговал детскими игрушками, пугачами, деревянными ружьями и красочными картинками, как в позапрошлом году. Не было при нем ни серой белки, ни зеленого попугая, ни ящичка с выигрышными билетиками судьбы, как в прошлом году. Он пришел с точилом. Для того, чтобы носить на правом плече большую деревянную раму с точильным камнем сверху и педалью снизу, опираясь при этом левой рукой на костыль, надо иметь еще больше сил, чем для ходьбы на деревянной ноге. Но вместо восхищения силой и мужеством солдата его новый вид внушал растерянность, печаль и недоумение. Герц Городец даже не призывал громким голосом воспользоваться услугами его ремесла. Он поставил точило, вынул из ящичка ножик и принялся его точить.

Его изменившийся внешний вид и ремесло, то, что он работал, не прерываясь и не поднимая ни на кого глаз, вызвало среди обитателей двора тихую панику. Не столько для того, чтобы наточить ножи и ножницы, сколько чтобы дать ему заработать и втянуть его в разговор, хозяйки стали выходить из своих дверей с длинными широкими ножами для хлеба, треугольными секачами, с ножницами и ножничками. Женщины стояли вокруг него с этими стальными инструментами в руках, ждали своей очереди и пытались завязать с солдатом разговор.

— Вы ведь каждый год приходите посреди лета, в девять дней перед Девятым Ава. Что же случилось, Герц Городец, что на этот раз вы выбрались к нам перед Песахом?

— Ничего не случилось. — Он на минуту замедлил бег точильного камня. — Крестьяне, и белорусы, и поляки не хотят больше в свои деревнях еврейских бродячих торговцев, еврейских портных и еврейских парикмахеров. Даже еврейских музыкантов они больше не хотят. А одного такого еврейчика со скрипочкой [124] В оригинале — рифмующееся выражение из еврейской народной песни — «Йидл митн фидл». Йидл не только означает «еврейчик», но является и уменьшительной формой от имени Иегуда. нашли убитым. Я решил вернуться прежде, чем меня тоже нашли бы мертвым.

Привыкнув за последнее время к дурным вестям о погромах, обитательницы двора тем не менее в первую минуту остолбенели, а потом принялись причитать, заламывая руки: снова напрасная жертва! Только они чуть-чуть успокоились, как одна из них удивленно сказала: разве это новость, что бьют евреев? Другая спросила даже со смехом: поэтому ему пришлось состричь свои красивые усы? А третья спросила вполне серьезно, почему он поменял деревянную ногу на костыль.

— Тяжело было носить, — ответил Герц Городец, и было непонятно, что именно он имеет в виду. Что ему было тяжело носить, красивые, закрученные усы или деревянную ногу?

Гомон женщин понемногу стих. Каждая протянула ему для заточки свой нож или ножницы, а он, возвращая их, сказал, сколько это стоит. За кухонный нож он брал двадцать пять грошей, а за большие ножницы — сорок грошей. Соседки остались стоять в глубоком молчании и после того, как они получили свою утварь назад. Они стояли с разнообразными наточенными кусками металла в руках и со странным оцепенением в испуганных взглядах, словно на старинной настенной росписи, изображающей вооруженных женщин, готовых к войне не на жизнь, а на смерть. В воцарившейся тишине слышался только визг стали на точильном камне. Иногда с точила срывались холодные голубые или красные искры.

Двор Песелеса, в котором кое-где еще лежали грязные сугробы, постепенно накрыли вечерние тени. Небо становилось все темнее. Соседки начали расходиться по квартирам, глядя с немым страхом на наточенные ножи и секачи в собственных руках. Инвалид все еще что-то точил, словно нажимание на педаль правой, обутой в сапог ногой заменяло ему прежние странствия по свету. Погруженный в работу, он не заметил, что от всего сборища женщин во дворе остался только один мужчина, который стоял там, опершись боком о стену, еще до их появления, и присматривался, прислушивался — столяр Эльокум Пап. Оставшись один на один с точильщиком, он приблизился и пробормотал:

— А я-то думал, что ты будешь шляться по деревням, пока не крестишься и не женишься на гойке. Кто он был, этот еврейчик со скрипочкой, которого убили крестьяне?

— Просто еврейчик со скрипочкой, — неохотно ответил Герц Городец и еще сильнее нажал на педаль точила, которое от этого стало вращаться еще быстрее. Эльокум Пап некоторое время молча смотрел, как он работает, а потом спросил:

— Для кого ты точишь этот нож? Что ты им собираешься делать?

— Продам какой-нибудь еврейке картошку чистить. — И точильщик посмотрел на столяра искоса, со злобной издевкой, блеснувшей в глазах. — Может, ты думаешь, что я пойду искать крестьян, убивших этого еврейчика со скрипочкой, и буду их резать? — Он остановил точило, завернул нож в кусок полотна и спрятал его в ящичек.