Теодор Фонтане - Пути-перепутья

- А ну-ка дай сюда,- рассмеялась Лена.-Твои глаза ничего не видят, потому что любви к этому нет. Где есть любовь, там есть и глаз. Сперва ты заявил, что на этом лугу вообще не растут цветы, а теперь, когда цветы перед твоим носом, ты утверждаешь, что они не настоящие. А они вполне настоящие и вдобавок очень хорошие. Иначе, чего ради мы спорили, что я наберу отличный букет?

- Любопытно посмотреть, какие ты будешь отбирать для букета.

- Только те, которые ты одобришь. А теперь за дело. Итак, вот незабудка, никакое не мышиное ушко, не ложная незабудка, а самая что ни на есть настоящая. Берем?

- Да.

- А это - вероника, маленький нежный цветок. Его ведь ты не отвергнешь? Впрочем, не стоит и спрашивать. А этот большой, красно-коричневый, это же чертогрыз, как для тебя вырос, по заказу. Смейся, смейся. А вот,- и она протянула руку к желтым венчикам, что расцвели прямо на песке,- а вот иммортели.

- Иммортели,- повторил Бото,- это ведь слабость госпожи Нимпч. Эти мы возьмем наверняка, без этих букета не будет. А теперь свяжи все вместе.

- Хорошо. Только чем? Погоди, может, найдем камыш.

- Так долго ждать я не желаю. Да и не устроит меня камыш, он слишком толстый и грубый. Я хочу чего-нибудь потоньше. Слушай, Лена, у тебя такие красивые длинные волосы. Вырви-ка один волосок и перевяжи букет.

- Нет,- решительно ответила она.

- Нет? Почему нет?

- Есть поговорка: «Волос вяжет». Если я перевяжу букет волосом, я и тебя свяжу.

- Но это же предрассудок. Уверен, это слова госпожи Дёрр.

- Нет, это слова моей матери. А все, что она ни говорила мне, с самого моего детства, всегда оказывалось правдой, хоть и походило на предрассудок.

- Будь по-твоему. Спорить не стану. Но иной перевязи для букета я не желаю. Неужто ты из чистого упрямства откажешь мне?

Она взглянула на Бото, выдернула у себя волосок и промолвила:

- Ты сам этого хотел. Вот тебе мой волос. Теперь ты связан.

Он попробовал рассмеяться, но ему невольно передалась серьезность, с какой она вела разговор и особенно произнесла последние слова.

- Становится свежо,- сказал он после некоторого молчания.- Хорошо, что хозяин догадался принести нам плед. А теперь пошли.

Они снова вернулись к тому месту, где оставили лодку, и поспешили переправиться через реку.

Лишь с реки они разглядели, как живописно расположена гостиница, к которой их приближал каждый взмах весел. На решетчатом каркасе приземистого дома маскарадной шапкой сидела высокая камышовая крыша. По фасаду одно за другим засветились все четыре окна. В это же мгновение на веранду вынесли свечи, и сквозь ветви старого вяза, напоминавшие в темноте диковинную решетку, на воду упали короткие и длинные полосы света.

Оба молчали. Но каждый думал о своем счастье и о том, как долго им еще суждено этим счастьем наслаждаться.

Пока они пристали к берегу, уже почти стемнело.

- Давай сядем за этот стол,- сказал Бото, когда они поднялись на веранду.- Здесь не дует, я закажу для тебя стакан грога или глинтвейна. Хорошо? Я вижу, ты озябла.

Он еще многое ей предлагал, но Лена просила разрешения удалиться в свою комнату, где немного погодя он застанет ее в добром здравии. Просто она устала, и, чтобы все прошло, ей ничего не нужно, кроме покоя.

Затем Лена поднялась в приготовленную для них мансарду, сопровождаемая хозяйкой, которая терялась в догадках относительно Лениного самочувствия и потому не преминула спросить, что это с ней такое, но, не дождавшись ответа, продолжала, что, мол, у молодых женщин такое бывает, она знает это из собственного опыта, покуда она не родила своего первенького (теперь-то их у нее четверо, даже можно сказать - пятеро, только средненький-то явился на свет раньше срока, да тут же и помер), у ней тоже бывали такие приступы. Как накатит, как накатит, хоть ложись да помирай, но ежели выпить чашечку мятного чаю, только чтоб мята была лекарственная, все как рукой снимет, и опять себя чувствуешь, словно рыба в воде, и станешь такая бодрая, и веселая, и даже ласковая. «Да, да, милостивая сударыня, когда у тебя уже четверо по лавкам пищат, а пятого, ангелочка-то, я даже и не считаю…»

Лишь с трудом могла Лена скрыть свое смущение, и чтобы хоть что-то ответить, попросила принести ей чашечку мятного чая, из той самой лекарственной мяты, про которую и она немало наслышана.

Покуда в мансарде происходил такой разговор, Бото выбрал себе место, но не на защищенной от ветра веранде, а за примитивным дощатым столом, стоящим на четырех столбах у самой веранды, откуда открывался широкий вид на реку. Здесь Бото решил поужинать. Заказал он рыбу, и когда ему подали линя с укропом - блюдо, которым гостиница славилась с давних времен, к нему подошел хозяин, чтобы справиться, какого вина господин барон (титул был выбран наугад) пожелает к рыбе.

- Я думаю,- ответил Бото,- что к такому деликатесу больше всего подойдет бранденбургское или рюдесгеймское, а в подтверждение того, что вино не хуже рыбы, вы сядете за мой стол и будете моим гостем при своем собственном вине.

Хозяин поклонился, улыбаясь, и вскоре принес запыленную бутылку, а следом за ним служанка, хорошенькая вендка во фризовой юбке и черном платке, несла поднос со стаканами.

- Посмотрим, посмотрим,- сказал Бото.- Вид у бутылки многообещающий. Обычно, когда пыли и паутины слишком много, это вызывает подозрение, но тут… Какая роскошь! Урожай семидесятого, так ведь?.. А теперь чокнемся и выпьем… За что же мы с вами выпьем?.. За процветание «Ханкелева склада».

Хозяин был явно растроган, и Бото, заметивший, разумеется, какое он произвел впечатление, продолжал в присущей ему небрежно-доверительной манере:

- Я в совершенном восторге от вашего заведения. Не по душе мне только одно: название.

- Да,- согласился хозяин.- С названием просто беда, оно никуда не годится. Но какой-то смысл в нем есть.

Когда-то здесь и впрямь был склад, с тех пор осталось название.

- Ну хорошо! Но это ничего не меняет. Почему Ханкелев склад? Что за склад?

- Можно и по-другому сказать: место для погрузки и выгрузки. Вся эта земля (он указал на пространство за своей спиной) была государственным имением, и при Старом Фрице, даже раньше еще, при солдатском короле называлась Королевский Вустерхаузен. В него входило десятка три деревень, ну и леса и пастбище. Сами понимаете, тридцать деревень - они кое-что производили, иначе сказать, кое-что ввозили и вывозили, а для ввоза и вывоза им с самого начала нужна была пристань и место для хранения, вот только неясно было, какое же выбрать. Выбрали это, где мы с вами находимся, залив стал пристанью и местом погрузки-выгрузки, иначе сказать - складом для всего, что ни прибывало и ни выбывало отсюда, а рыбак, что тогда здесь жил, кстати сказать, дальний мой предок, звался Ханкель, отсюда и пошло: «Ханкелев склад».