Генри Джеймс - Трофеи Пойнтона

— Он это сделал, — проговорила миссис Герет, обводя комнату отрешенным, но отнюдь не невидящим взглядом и, сама того не желая, оценивая заполняющие ее предметы. Фледа же, со своей стороны, отметила про себя, что гостья, в типичной для нее манере, взглянула на обстановку Мэгги, прежде чем взглянуть на ее, Мэгги, сестру. Фледа все поняла и в первое мгновение не находила слов; она безмолвствовала, пока миссис Герет, колеблясь, решала, где ей сесть, выбирая место менее безвкусное, чем то, каким оказалось ближайшее. Опустившись на диван у окна, бедная женщина подняла наконец с лица вуаль, показав, как эти два последних дня его состарили. Только теперь ее глаза встретились с Фледиными.

— Всему конец.

— Они поженились?

— Они поженились.

Подчиняясь инстинктивному порыву сесть рядом, Фледа подошла к дивану; но остановилась перед миссис Герет, поднявшей к ней лицо — мертвую серую маску. Там сидела усталая старая женщина с опущенными на колени пустыми руками.

— Я ничего не знала, — сказала Фледа. — Ответа не было.

— Это и есть ответ. Единственный. Ответ на все.

Да, так и Фледа понимала; с минуту она стояла, уставив взгляд поверх головы миссис Герет куда-то вдаль.

— Его не было в Уотербате; миссис Бригсток, надо думать, прочла вашу телеграмму и оставила у себя. Но на мою, в Пойнтон, ответ пришел: «Мы здесь тчк Что вам угодно». — Миссис Герет оборвала речь, как если бы ей вдруг отказал голос; и тогда Фледа опустилась на диван и потянулась к ней — коснуться ее руки. Но отклика не встретила: никаких расслаблений быть не могло. Фледа ждала; они сидели лицом к лицу, как чужие. — Мне захотелось поехать туда, — продолжала миссис Герет. — И я поехала.

На этот миг усилия Фледы сводились к единственной цели — принимать все это с внешней беспристрастностью, говорить о случившемся как о происшествии с Оуэном и его матерью и ни в какой степени с нею самой. Что-то такое, по крайней мере, прозвучало в ободряющем тоне, с каким она спросила:

— Вчера утром?

— Вчера утром. Я видела его.

Фледа замялась:

— А ее?

— Слава Богу, нет!

Фледа положила ей на запястье руку, ненавязчиво утешая, но миссис Герет оставила ее жест без внимания.

— И у вас хватило сил — единственно, чтоб рассказать мне, — на эту ужасную поездку, на знак дружеского участия, которого я не стою.

— Мы вместе, мы вместе, — произнесла миссис Герет. Вид у нее был беспомощный; она сидела, уставив глаза, почти невидящие, на большие голландские часы, старинные, но порядком подержанные, полученные Мэгги в качестве свадебного подарка и добавлявшие убогости к виду комнаты.

Фледе после всего случившегося казалось ровным счетом обратное: последний клочок общей почвы, на которой зиждилось их недавнее единение, уходил из-под ног. Правда, высокий стиль, в каком ее гостья обращалась с ней, все еще присутствовал. Миссис Герет не умела отдаваться малым вопросам, не умела окунаться в малые споры.

— Вы бесподобны! — воскликнула ее юная приятельница. — Сколько величия в вашем великодушии!

— Мы вместе, мы вместе, — безжизненно повторила миссис Герет. — Это все, что нам осталось, все, что у нас есть.

И от ее слов перед Фледой возник образ пустого дома в Риксе; тот же образ, возможно, видела и ее гостья на циферблате давно уже остановившихся голландских часов. Но при всем том было ясно, что ни одного горького слова она теперь себе не позволит: она покончила с этим, отдала последнюю каплю тем ужасным дням в Лондоне. У нее нет больше никаких чувств, и ее выдержка только добавляла к той силе, с которой она представляла тщету всего сущего.

Фледа была далека от желания праздновать победу и, напротив, испытывала крайнюю неловкость из-за необходимости что-то сказать за себя; но одну вещь не сказать она никак не могла.

— То, что он сделал это, то, что не мог не сделать, подтверждает, как я была права. — Этими словами она раз и навсегда выразила свое отношение к происшедшему, она проговорила их словно для себя самой; затем, некоторое время спустя, добавила, очень мягко, уже для миссис Герет: — То есть подтверждает, что у него было обязательство перед ней и что, как бы он ни хотел, он не мог по долгу чести его нарушить.

Мертвенно-бледная, мрачнее тучи, миссис Герет воззрилась на нее:

— О каких обязательствах вы тут говорите? Нет никаких обязательств между мужчиной и женщиной, когда один из них возненавидел другого. А он кончил тем, что возненавидел ее, а теперь ненавидит как никогда.

— Он сам вам так сказал? — спросила Фледа.

— Нет. Он ничего мне не сказал, кроме как о своей идиотской женитьбе. Я и видела его всего три минуты. — Она снова умолкла. Фледа, словно перед глазами у нее стояла мрачная картина их разговора, сидела, не находя слов. — Хотите сделать вид, что вам все это ни к чему?

— Я стараюсь не думать о себе.

— Ну если вы думаете об Оуэне… как вообще вы можете думать…

Фледа покачала головой — горестно и покорно; на глаза ее медленно навертывались слезы.

— Я не могу… Я не понимаю, не понимаю, — вырвалось у нее.

— Зато я понимаю. — Миссис Герет уставила в пол безжизненный взгляд. — Не было никакого обязательства, когда вы виделись с Оуэном в последний раз, когда вы отослали его, всеми фибрами души ее ненавидящего, обратно.

— Если он поехал, — возразила Фледа, — значит, он свои обязательства признавал.

— Ничего он не признавал! Вы знаете, что я о нем думаю.

Фледа знала; она не хотела вызывать новых откровенностей. Один раз миссис Герет уже высказалась начистоту — и это была ее единственная вспышка гнева, — заявив: он малодушен и слаб, так слаб, что не заслуживает называться мужчиной. Вот уж что Фледу нисколько не волновало! За слабость она и полюбила его.

— Странный способ он избрал, чтобы угодить вам! — продолжала миссис Герет. — Не было никакого обязательства. Но внезапно — на этих днях — положение изменилось.

— На этих днях?

— Моне стало известно — не скажу откуда и как, но известно, — что вещи, которые я отправляю обратно, стали прибывать в Пойнтон. Я отослала их для вас, но тем самым дала сигнал ей. — Миссис Герет перевела дыхание; Фледа, поглощенная ее объяснениями, молча вбирала холод роняемых ею слов. — Вещи вернулись в Пойнтон, и она решилась.

— Решилась? На что?

— Действовать, принимать меры.

— Принимать меры? — повторила Фледа.

— Не скажу какие, но сильные. Она знала как, — сказала миссис Герет.

Фледа с тем же стоицизмом приняла скрытую многозначительность ссылки на особу, знавшую как. Однако намек навел ее на мысль, и мысль эта, окрашенная неосознанной иронией, получила выражение в коротком вопросе:

— Мона?

— А почему бы и нет. Она — чудовище.

— Но если он так хорошо знал, что она такое, чем же она могла тут воспользоваться?