Антон Чехов - Рассказы; Повести; Пьесы

Сюжет «Дочери Альбиона», как и большинства ранних произведений Чехова, был взят непосредственно из жизни. По свидетельству М. П. Чехова, брата писателя, аналогичный случай произошел в окрестностях г. Воскресенска (ныне — г. Истра), где семейство Чеховых проживало с 1880 по 1884 г. («Вокруг Чехова», с. 150).

По свидетельствам современников, сюжет «Хирургии» долгие годы бытовал в семье Чеховых, разыгрывался как сценка, с годами, очевидно, обрастая новыми деталями, словечками и т. д. Возник он еще в ранней юности А. П. Чехова, в Таганроге. Вот что вспоминает писатель П. А. Сергеенко, знавший Чехова с гимназических лет: «Был еще один уморительный номер в артистическом репертуаре Чехова. В несколько минут он изменял свой вид и превращался в зубного врача, сосредоточенно раскладывающего на столе свои зубоврачебные инструменты. В это время в передней раздавался слезливый стоп, и в комнате появлялся старший брат, Александр, с подвязанной щекой. Он немилосердно вопил от якобы нестерпимой зубной боли. Антон с пресерьезным видом успокаивал пациента, брал в руки щипцы для углей, совал в рот Александру и… начиналась «хирургия», от которой присутствующие покатывались от смеха. Но вот венец всего. Наука торжествует! Антон вытаскивает щипцами изо рта ревущего благим матом «пациента» огромный «больной зуб» (пробку) и показывает его публике…» («Чеховский юбилейный сборник», М., 1910, с. 337–338).

На таганрогское происхождение сюжета указывают и Н. Тан-Богораз (там же, с. 486), он называет даже фамилию фельдшера — Довбило (прототип фельдшера в рассказе), и П. Сурожский («Приазовский край», 1914, № 171, 2 июля).

Позднее, когда Чеховы жили в Воскресенске и Антон Павлович работал врачом в Чикинской земской больнице, там же служил фельдшером некто Алексей Кузьмич, который каким-то образом напомнил Чехову старый сюжет. Во всяком случае, брат и сестра писателя связывают возникновение «Хирургии» именно с Чикинской больницей («Вокруг Чехова», с. 138–139; М. П. Чехова. Из далекого прошлого. М., Гослитиздат, 1960, с. 34).

Как и большинство произведений Антоши Чехонте, этот рассказ построен на прекрасном, мастерском диалоге, что впоследствии дало повод к многочисленным инсценировкам. «Хирургия» была одним из первых рассказов, поставленных на сцене: в 1905 г. Московский Художественный театр инсценировал «Хирургию», «Злоумышленника», «Унтера Пришибеева» и «Жениха и папеньку».

Земляк Чехова, П. Сурожский, называет «Хамелеона» среди тех рассказов, в которых «забавные фигуры, смешные диалоги, сравнения, словечки — все это южное, местное, близкое Таганрогу. Попадаются целые картины, как будто выхваченные из местной жизни» («Приазовский край», 1914, № 171, 2 июля).

В рассказе воссоздан эпизод, происшедший в Бабкине, усадьбе Киселевых под Воскресенском, где семья Чеховых прожила подряд три лета (1885–1887). «Бабкино — это золотые россыпи для писателя. Первое время мой Левитан чуть не сошел с ума от восторга от этого богатства материалов. Куда ни обратишь взгляд — картина; что ни человек — тип», — говорил Антон Павлович о Бабкине (ЛН, с. 567). Действительно, для писателя такой «восприимчивости и наблюдательности» (Бунин, — ЛН, с. 641), как у Чехова, Бабкино и Воскресенск оказались истинным богатством. На бабкинское происхождение «Налима» указывает брат писателя: «Я отлично помню, как плотники в Бабкине ставили купальню и как во время работы наткнулись в воде на налима» («А. Чехов и сюжеты», с. 33).

Рассказу «Егерь» в жизни писателя суждено было сыграть важную роль.

Чехов рос стремительно. Рассказы «Смерть чиновника», «Дочь Альбиона», «Хамелеон» и другие со всей очевидностью показали, что он давно уже перешагнул уровень мелкой юмористической прессы, преисполненной пустопорожним зубоскальством и удовлетворявшей лишь низменный вкус обывателя. Серьезный читатель не признавал эту прессу, и, будучи заметным писателем в юмористических журналах. Чехов по-прежнему оставался в стороне от большой литературы.

Посчастливилось рассказу «Егерь», напечатанному 18 июля 1885 г. «Петербургской газетой». Номер газеты попал в руки Д. В. Григоровича, и маститый писатель встретил рассказ восторженно — «Когда в «Петербургской газете» появился мой «Егерь», — вспоминал Чехов, — рассказывают, что Григорович поехал к Суворину и начал говорить: «Алексей Сергеевич, пригласите же Чехова! Прочтите его «Егеря». Грех не пригласить!» Суворин написал Курепину, Курепин пригласил меня и торжественно объявил мне, что меня зовут в «Новое время» (воспоминания А. С. Лазарева-Грузинского в газ. «Русская правда», 1904, № 99). В феврале 1886 г. в «Новом времени» уже была напечатана «Панихида», затем «Ведьма», «Агафья» и т. д. Чехов предстал перед большой читательской аудиторией.

А в марте 1886 г. Григорович отправил молодому автору взволнованное письмо, где давал самую высокую оценку его произведениям, в том числе и «Егерю»: «…у Вас настоящий талант, — талант, выдвигающий Вас далеко из круга литераторов нового поколенья». Отметив «замечательную верность, правдивость в изображении действующих лиц и также при описании природы», «верное чувство внутреннего анализа, мастерство в описательном роде», «чувство пластичности», Григорович в то же время потребовал от писателя воспитать в себе «уважение к таланту, который дается так редко», потребовал беречь «впечатления для труда обдуманного, обделанного, писанного не в один присест».«…Вы, я уверен, призваны к тому, — продолжал Григорович, — чтобы написать несколько превосходных, истинно художественных произведений. Вы совершите великий нравственный грех, если не оправдаете таких ожиданий» («Слово», с. 199–201).

Письмо Григоровича «поразило» Чехова, он «едва не заплакал, разволновался». «Если у меня есть дар, который следует уважать, то, каюсь перед чистотою Вашего сердца, я доселе не уважал его, — писал он Григоровичу 28 марта 1886 г. — Я чувствовал, что он у меня есть, но привык считать его ничтожным». «Доселе относился я к своей литературной работе крайне легкомысленно, небрежно, зря. Не помню я ни одного своего рассказа, над которым я работал бы более суток, а «Егеря», который Вам понравился, я писал в купальне!» Действительно, до сих пор Чехов относился к своему творчеству снисходительно, называя его «игрой в литературу» (письмо к В. В. Билибину от 14 февраля 1886 г.) и видя в нем лишь материальное подспорье для нуждающейся семьи. После письма Григоровича он посмотрел на свои литературные занятия серьезно, со свойственной ему взыскательностью отверг все, до того времени им созданное, и «почувствовал обязательную потребность спешить, скорее выбраться оттуда, куда завяз…» (то же письмо Григоровичу).