Сабахаттин Али - Юсуф из Куюджака

- Что с тобой, Юсуф? - спросил он. - Хочешь быть героем? Жалеешь, что не можешь пойти в солдаты?

- Нет, - ответил Юсуф и, полузакрыв глаза, снова погрузился в свои мысли.

Казалось, он только вчера покинул родной Куюд-жак, окруженный голыми безлесными горами. Красивого там было мало. Грязные узкие улочки, выгон перед домом с маленьким садиком; отец, возвращавшийся с поля усталый, изможденный и набрасывавшийся с бранью на всех, чтобы отвести душу, вспомнилась мать, проводившая большую часть дня на кухне с земляным полом, перетиравшая жерновом булгур ( Булгур - крупнопомолотая пшеница, очищенная от кожуры ), раскатывавшая тесто, разжигавшая огонь, мать со слезящимися от дыма глазами нагибается к очагу и дует, усиленно пытаясь разжечь дрова.

Потом он вспомнил ту жуткую ночь. И в одно мгновение все кровавые подробности пронеслись у него в голове. Мускулы на лице напряглись, на висках выступил пот.

Каймакам видел, что с Юсуфом творится неладное, но, однажды не получив ответа на свой вопрос, больше ни о чем не спрашивал. Он понял, что Юсуфа занимает.

нечто более важное, чем отправка в армию. Чтобы отвлечь его, он спросил:

- Ну, как идут дела? Как твои коллеги? Ведь уже неделя, как ты приступил к работе.

- К какой работе?

- В управе, конечно…

- Какая же это работа?

- Помилуй, Юсуф! Ну и странный же ты! Неделю назад мы с тобой разговаривали на эту тему. Сидеть в управе тоже работа. Я тебя спрашиваю, как ты проводишь свое время. Боюсь, что наши старики приохотили и тебя к намазам…

Юсуф снова ничего не ответил. Тем временем они подошли к дому.

Муаззез была одна. Когда стемнело, явилась Ша-хенде. Они молча поужинали. Немного погодя в дверь постучали. Прибежал семилетний сын часовщика Ракы-ма-эфенди.

- Мать просила, если тетушка не занята, зайти сейчас к нам, - сказал он открывшей ему Муаззез.

Вышла Шахенде.

- Что случилось, сынок?

- У матери бок схватило. Просит, чтобы вы навестили ее.

Шахенде накинула покрывало и, сказав, что скоро вернется, перешла через улицу.

Болезненная жена Ракыма-эфенди то и дело звала к себе на помощь соседок и, как только боли у нее проходили, принималась болтать и сплетничать.

Саляхаттин-бей и все домашние знали это и не рассчитывали на скорое возвращение Шахенде.

Когда пришло время ложиться спать, Муаззез расстелила постели. Отец уселся в длинном ночном халате прямо на одеяле и принялся читать газету, которую захватил с собой из присутствия. Из-под халата торчали голые ступни.

Юсуф присел на тюфячок, поджал под себя одну ногу, облокотился на колено другой и уставился на лампу, которая дружеским огоньком горела над головой отца. Мысли его, ни на чем на задерживаясь, перескакивали через время и расстояние.

Муаззез с вышивкой в руках дремала на тахте. Иногда приоткрывала глаза, взглядывала то на отца, то на Юсуфа, но, видя, что они не собираются спать, снова закрывала их.

Каждый вечер Саляхаттин-бей говорил:

- Слушайте, дети, а не пора ли вам укладываться спать?

Тогда они поднимались к себе. Им казалось неприличным уходить к себе сразу после ужина, не дождавшись позволения отца.

Муаззез тихонько прислонила голову к подоконнику и задремала.

Проснулась она от шума. Протерев глаза, осмотрелась. Глаза ее округлились.

- Отец! - в ужасе крикнула она. Саляхаттин-бей стоял на постели. Левой рукой он держался за стену, правая его рука лежала на груди. Глаза выкатились из орбит. Юсуф придерживал отца под мышками, пытаясь напоить его водой.

Лампа висела за спиной Саляхаттина-бея, и лицо его трудно было разглядеть. Только блестели зубы, когда он раскрывал рот, пытаясь вдохнуть воздух.

Муаззез соскочила на пол:

- Юсуф, что случилось!.. Папочка!.. Что с тобой? - умоляющим голосом проговорила она.

Саляхаттин-бей повернул голову и взглянул на дочь. Страшная мука исказила его лицо. Он не в силах был говорить и, как ребенок, который не может объяснить что с ним, беспомощно дернулся к дочери. Из его глаз, как будто цеплявшихся за людей и окружающие предметы, на побледневшие щеки скатилось несколько слезинок.

Муаззез бросилась к отцу на шею…

Юсуф расцепил ее руки. Саляхаттину-бею становилось все труднее дышать, стоны все чаще вырывались из его груди.

Муаззез в слезах обернулась к мужу:

- Юсуф! Позови маму. Она знает, что делать, когда у отца бывают приступы!

Саляхаттин-бей покачал головой, как бы говоря: «Бесполезно». Потом со страшным усилием, задыхаясь, добавил:

- Не надо!.. На этот раз мне совсем плохо… Позовите врача…

Юсуф вскочил. Подойдя к двери, он обернулся:

- Муаззез. Ты ведь не растеряешься? Если отец что-нибудь попросит, быстро подай.

Когда Юсуф в прихожей натягивал куртку, Муаззез вдруг закричала:

- Папочка!.. Юсуф, сюда!

Юсуф вбежал в комнату. Саляхаттин-бей упал на колени. Он по-прежнему держался рукой за стену, а другой делал знаки Юсуфу, чтобы тот уходил.

Юсуф обернулся. И опять услышал голос отца. Еще раз взмахнув рукой, он проговорил:

- Скорее!

Юсуф быстро надел башмаки, выскочил на улицу и побежал к городскому врачу.

Муаззез, плача, поддерживала отца за плечи. Услышав, как хлопнула дверь, она поспешно обернулась и крикнула:

- Юсуф! Юсуф! Зайди за мамой! Пришли маму!

Но, услышав торопливо удаляющиеся шаги, проговорила:

- Ох, горе!.. Не слыхал!

Саляхаттин-бей снова застонал. К его лицу приливала кровь и тотчас же отливала, когда кончался очередной приступ. Муаззез протянула ему чашку с водой, которую оставил Юсуф, но отец оттолкнул ее.

- Скорее… принеси… эфир!

Муаззез вскочила. Когда она подошла к двери, то услышала, как он глухо простонал:

- Дети мои!

Оглянувшись, она увидела, что он лежит ничком на постели, хотела было вернуться, но отец приподнял голову, и глаза его говорили: «Нет!»

Муаззез, не зная, что делать, секунду постояла на пороге. Смотревшие на нее глаза отца говорили: «Ступай!», но в то же время неудержимо притягивали ее, не давали отойти.

- Неси… скорее! - бессильным голосом прохрипел С аляхаттин-бей.

И тогда Муаззез как сумасшедшая взлетела наверх. Открыла стенной шкаф в спальне родителей. Она знала эту белую бутылочку с зеленой этикеткой. Схватив ее дрожащими пальцами, понеслась вниз. Деревянные ступени скрипели и шатались под ногами, прикасавшимися к ним всего лишь на мгновение.

Спустившись вниз и подбежав к двери комнаты, она вскрикнула. Отец, вытянувшись, лежал у самого порога. Руки его были протянуты вперед, словно он хотел обнять того, кто вот-вот сюда войдет.

Муаззез принялась его трясти.

- Папочка… Папочка… Посмотри на меня. Папочка, посмотри, я принесла эфир!

Она приподняла его голову и, вытащив пробку зубами, поднесла к его носу бутылку.