Шмуэль-Йосеф Агнон - Вчера-позавчера

Очнулся Хемдат от хохота юношей и девушек. «Где я?» — спросил Хемдат себя шепотом, будто боялся, что разбудит сам себя. Наморщил лоб и всмотрелся перед собой. Показался перед ним Шибуш, город его, со старым бейт мидрашем и с водами Стрипы, медленно текущими меж лесистыми берегами. И снова перенесся он в Яффу, в квартал, в котором он живет, и раввин Яаков Гольдман [92] Реб Яаков Гольдман (1856–1931) — выдающийся раввин, один из основателей ишува в Эрец Исраэль. пришел, и они прогуливаются вместе, как прогуливался он, бывало, со старцами своего города. Не приводит раввин Яаков Гольдман ни изречений ученых и ни изречений хасидов, никогда не заглядывал он даже в «Наставника заблудших», а хасиды были в его глазах вообще материалистами, опирающимися на нечто среднее, на посредственность. Но приводит он ему прямые толкования Мишны и приводит ему свои сомнения по поводу того, распространяется ли святость Эрец на Яффу. И хотя, по его мнению, нет святости в Яффе, эти слова приносят Хемдату облегчение: не находил он в своей жизни в Яффе того, что должен еврей чувствовать, живя в Эрец Исраэль, и винил в этом себя. Когда услышал он сомнения раввина Яакова Гольдмана, успокоился: вот если бы он жил в другом городе Эрец Исраэль, то почувствовал бы святость Эрец. И снова перенесся он мысленно к своим друзьям, которые смеются над ним, что выдумал он себе некую Эрец Исраэль, которой нет в действительности. Закрыл он лицо двумя руками, чтобы спрятать его от своих друзей. Появились Шамай, и Яэль, и Соня, и Яркони, и с ними Ицхак Кумар, земляк Хемдата.

Спросила Яэль: «В темноте ты сидишь?» — «Что я отвечу ей», — подумал Хемдат и не ответил ничего. Спросил Шамай: «А где твоя лампа?» Ответил Хемдат: «Сгорела». Сказал тот ему: «Раз так, зажги свечу». Сказал он ему: «Если — свечу, то нам нужно найти свечи, а свечей нет у меня». Сказал Шамай: «Друзья, я говорю вам, этот человек боится нарушить субботу». Сказал Яркони: «Хемдат, слышали мы про тебя, что есть у тебя вино в доме. Дай немного вина, и выпьем». Вошел Хемдат в комнату и вынес вино.

Яркони успокоился: Рая ведь не видела, как я целовал Соню. И я не обязан рассказывать ей. Начну работать, и привезу Раю, и все, что было между мною и Соней, забудется, как забылось то, что было со мной в Париже. Должен человек забывать то, что следует забыть, ведь если не так, невозможно жить. Размышляя обо всем этом, он взглянул на Ицхака: неужто правда то, что я слышал, что было что-то между Соней и Кумаром? Но Яркони не из тех людей, которые позволяют дурному настроению завладеть ими надолго. Прогнал он свою ревность и принялся размышлять о ставке, предназначенной ему, и о Рае, своей суженой, которая приедет к нему. Стало легче у него на душе, и он пожалел, что огорчил Соню. Когда он посмотрел на нее, заметил, что глаза ее устремлены на Хемдата. Какое дело мне до того, что глаза ее прикованы к Хемдату, спросил себя Яркони, наполнил себе стакан и выпил одним духом, повернув голову назад и поддерживая ее левой рукой, и восклицая: «За твое здоровье, Хемдат, за твое здоровье!» Опустошив свой стакан, повернулся он к Соне и сказал: «Если бы был для меня второй стакан, выпил бы за твое здоровье». Протянула ему Соня стакан. Взял он стакан, и поднял его перед Ицхаком, и произнес: «Твое здоровье, господин Кумар! Твое здоровье, господин Кумар!»

Схватил Ицхак стакан в испуге, прикоснулся к нему кончиками губ и ответил: «На здоровье, на здоровье!» Оглянулся Яркони по сторонам и спросил: «А за кого выпьем третий стакан?» Сказала Соня: «Хватит с тебя, Яркони, хватит с тебя!» Сказал Яркони: «Даст Бог и будет по словам твоим, Соня! Что рассказывала ты мне, Сонюшка? Кто ночевал в моей комнате? А-а-а, господин Кумар». Смутился Ицхак и пробормотал: «В тот день, когда приехал я в Петах-Тикву привел меня мой друг Рабинович в твою комнату, и я провел там половину ночи». Поднял Яркони бутылку вина и сказал: «За здоровье Рабиновича! За здоровье Рабиновича!» — «За здоровье!»— ответил Ицхак и втянул голову в плечи, как будто охватил его озноб.

Сидели они и пили — стакан, и два стакана, и три стакана, — а Хемдат сидел и рассказывал о мудрецах Галиции прежних времен. Хемдат был родом из маленького городка, полного мудрости и Торы, и, хотя уже не осталось там мудрецов, все еще остатки былого великолепия теплились там, и старики, которые удостоились помнить тех мудрецов, любили рассказывать о них, и Хемдат, бывало, сидел, и слушал, и нанизывал услышанное к услышанному. И когда попадались ему люди, готовые слушать, он сидел и рассказывал им.

От мудрецов прежних времен перешел Хемдат к мудрецам, которые пришли за ними и уступали ученостью своим отцам, но превосходили тех, кто пришел после них. От них пришел Хемдат к Велвелу Збарзиру, и к Реувену-Ашеру Бродсу, и к другим писателям и поэтам. Затем — к Элазару Рокеаху, который отправился из Эрец Исраэль в галут агитировать за заселение Эрец Исраэль и приехал в город Хемдата. Услышал Хемдат от него много рассказов о евреях Иерусалима и о евреях Цфата, а сейчас эти люди кажутся вымышленными созданиями, так как изменились времена, и все, что было присуще прошлым поколениям, кажется нам сильно преувеличенным. От минувших времен подошел Хемдат к Эрец Исраэль наших дней и рассказал о некоторых вещах, случившихся с ним. «Когда же это случилось со мной?» — спрашивал он себя. И чем больше он рассказывал, тем все яснее ему становилось, что и в самом деле происходило это все с ним, только не знает он когда. Однако незнание времени действия не является основанием для отрицания самого действия. «Так это было со мной, так это было со мной», — говорил Хемдат сам себе, как бы стараясь прогнать сомнение из своего сердца, и рассказывал вдобавок то, что видел во сне, как если бы это было наяву. Возмутилась Яэль и сказала: «Никогда не рассказывал ты мне всего этого. Конечно, ничего не значу я для тебя и недостойна тебя». И чтобы показать ему, что и он для нее ничего не значит, отвернулась от него и положила голову Шамая себе на руки.

Луна все еще стояла в небе. Но уже были слышны шаги идущих в бейт мидраш на утреннюю молитву. Сказал Шамай: «Можно позавидовать им, в то время, как мы опустошили бутылку вина, для них приготовлено вино на кидуш». Сказала Соня: «Ты слышала, Яэль? Лежит в твоих объятиях и завидует другим». Бросила на нее Яэль злой взгляд. Подумала Соня: жаль, что не видит Хемдат этих глаз, обезображивающих ее лицо. Посмотрел Яркони на Соню и поморщился. Подумал Ицхак: в то самое время, как я наслаждаюсь, сидит Шифра одинокая и покинутая. Дал он себе слово вернуться сразу же после субботы в Иерусалим. Но всякая поездка, которую планируем в субботу, не осуществляется. Так и та поездка. Он собирался поехать тотчас же после субботы, но прошла суббота, и не поехал он.