Шмуэль-Йосеф Агнон - Вчера-позавчера

Ицхак стал реже бывать в доме Блойкопфа и не приходил даже, чтобы принести что-нибудь с рынка. Ведь с того дня, как натянул художник занавес, гости казались Блойкопфу злоумышленниками, намеренно отвлекающими его от работы, пока те не стали воздерживаться от визитов.

Однажды в пятницу после полудня возвращался Ицхак с работы в доме одного христианина, владельца бани на улице Яффо, члена секты субботников; в канун субботы в полдень тот запирал баню и прекращал всякую работу. Пошел Ицхак к парикмахеру побриться — не купил он еще себе бритву. Была середина дня, когда выходят из школы учителя и из банка чиновники побриться и постричься. Подождал он, сколько смог, но очередь его все не подходила. Решил провести субботу дома и почитать книгу, а ради пустых стен дома не обязательно быть человеку побритым. Взял свои рабочие принадлежности и вышел. Идет он себе с ведром краски в руке и с небольшой лестницей на плече и смотрит прямо перед собой, как мастеровой, закончивший свою работу и заслуживший отдых и покой.

Город все еще шумен, как и в остальные дни, но приметы приближения субботы уже заметны. Хозяева магазинов и лавок, тех, где не торгуют продуктами, запирают свои магазины, гордясь при этом и чванясь в глубине души, что послал им Господь заработок и не должны они трудиться до наступления темноты, а могут встретить субботу со спокойной душой; и, запирая магазины, они гремят своими ключами, дабы услышали соседи: приближается суббота. В отличие от них, хозяева продуктовых лавок мечутся в своих лавках от ящика к ящику, от мерных сосудов для разлива жидкостей к весам. Отмеривают масло и отвешивают сахар; разливают керосин и нарезают халву; отрывают бумагу и сворачивают из нее кульки; завязывают свертки и берут деньги от того, кто дает, и записывают в блокноты тех, кто не заплатил; дают сдачу или просят еще денег; и меняют толстые свечи на тонкие и тонкие на толстые в зависимости от вкуса клиентов. Тут — торопит женщина продавца, чтобы он был поживее, а там — торопит продавец покупателя, чтобы тот взял свой товар и отошел. Тут — плачет девочка, у которой разбилась посудина, а там — протиснулся нищий просить подаяние. Тут — отмеряет винодел вино на субботнее благословение, а там — кричит какой-то скандалист, что в свечах, проданных ему в прошлый канун субботы, не было фитилей. А по улице между лавками бежит служитель религиозного суда, расклеивая объявления, и пропускает места, на которые должен был их наклеить, чтобы проучить любопытных: нечего бегать за ним. Бежит служитель, и бегут любопытные, и наталкиваются на детей, которые несут горячее, чтобы поставить в печь при ешиве. Стоит владелец печи и кричит. На одних он кричит за то, что задержались, на других он кричит за то, что поспешили; на одних он кричит, что их бутылки плохо заткнуты и могут пролиться, на других он кричит, что их бутылки заткнуты чересчур сильно — что, они боятся, что он будет пить из них? Тем временем ты уже слышишь, как дважды повторяют текст Торы на иврите и один раз на арамейском; и мальчик перед своей бармицвой учит недельную главу; и разносится запах рыбы и других субботних блюд. Старики выходят в субботних одеждах, один идет в бейт мидраш, другой — к Западной стене. У одного — шея обвязана платком от холода, другой повязал платок на шею, так как нельзя переносить предметы в субботу в карманах. Еще не закатилось солнце буднего дня, и еще не пришло сияние субботы, но каждый, для кого дорога суббота, оставляет свои дела, и торопится, и спешит ей навстречу, на час или на два часа раньше времени. Замечают стариков дети, тотчас подбегают и протискиваются между ними, сплевывая при этом шелуху семечек изо рта, и говорят: «Суббота, суббота!» «Суббота, суббота!» — сладостно шепчет один из старцев, как будто дали ему попробовать от мира грядущего. И он смотрит на небеса, не наступила ли уже там, наверху, суббота, и спешит к Западной стене, чтобы встретить там субботу, поджидающую сынов Исраэля, дабы пролить на них свои благословения. Пока земля готовится к встрече субботы, наверху все меняется, и уже другие небеса смотрят вниз. Еще не наступила там суббота, но свет ее уже сияет.

Идет Ицхак неторопливо и наслаждается увиденным. Шесть дней он работал от зари и до зари, теперь, когда он окончил свою работу, вернется он к себе в комнату, и снимет запачканную одежду, и наденет все чистое, и не сдвинется с места до окончания субботы. Задерживается Ицхак чуть-чуть здесь и чуть-чуть там, и глядит по сторонам, и подсчитывает: сколько он заработал и сколько потратил, и что он себе купит, чтобы побаловать себя в субботу. Хотя наш герой не очень-то соблюдает субботние заповеди, он покупает себе обычно из еды что-нибудь особенное в честь субботы. После того как сделал подсчет, увидел он, что осталось у него пять бишликов. Он боялся дотронуться до них; ведь если он накопит еще пять, и еще пять, и еще пять, может быть, удастся ему набрать десять франков и послать отцу. И недалек тот час, когда он сможет это сделать, ведь он перестал бывать в доме Блойкопфа и ничего не тратит на него. Радуется Ицхак, что смог отказать себе в чем-то ради отца, и рад, что не побрился; во-первых, сэкономил на деньгах за бритье, а во-вторых, он теперь будет вынужден сидеть всю субботу дома и отдохнет после своей тяжелой работы: не может же он показаться перед людьми в таком безобразном виде!

Переложил Ицхак ведро с краской из правой руки в левую, переложил лестницу с одного плеча на другое и задумался о том, что близко глазу и далеко от сердца, и о том, что далеко от глаза и близко сердцу. Услышал голос собирающего пожертвования на тяжело больных и увидел носилки с умершим. Не стал спрашивать Ицхак, кто умер. Иерусалим — это город стариков, прибывающих со всех сторон света умереть здесь. Что в том особенного, если несут хоронить мертвого? Человек умер — на кладбище несут его, на Масличную гору, хоронят в могиле, купленной им при жизни, и возвращаются по домам с миром. Часто в дождливые вечера попадались навстречу Ицхаку люди из погребального братства, бегущие вверх на Масличную гору, чтобы похоронить умершего; и много раз видел он их возвращающимися, вымокшими до нитки, так что вода льется с их платья ручьями, и они дрожат от холода и от лихорадки. Находятся люди, которые распускают дурную молву о членах погребального братства, якобы зарабатывающих на мертвых. Но еще более ужасные вещи писал наш учитель рабби Овадия из Бартенуры, автор комментариев к Мишне, о попечителях общин своего времени, которые следили, чтобы не пропала самая малость из имущества умершего и его наследства, и при этом наговаривали на людей, навещающих больных, будто бы те уносят из домов больных деньги и вещи. И не дай Бог было оказаться человеком, на которого они обратили внимание. Поэтому многие боялись навещать больных, лишь бы не попасть под подозрение. И положение больных, у которых не было близких в городе, было крайне тяжелым, но попечители не знали милосердия и не сворачивали с дурной дороги.