Чарльз Диккенс - Посмертные записки Пиквикского клуба

— Омнибусы? — подсказал Сэм.

— Ну и сморозил! — возразил мистер Уэллер. — Они всегда качаются и почему-то путаются с государственным долгом и банковыми чеками и всякой всячиной.

— Облигации! — догадался Сэм.

— Совершенно верно, оболгации, — согласился мистер Уэллер. — Так вот, двести фунтов из этих денег будут помещены на твое имя, Сэмивел, в оболгации по четыре с половиной процента, Сэмми.

— Очень мило, что старая леди обо мне подумала, — сказал Сэм, — и я ей весьма признателен.

— Остальные деньги будут положены на мое имя, — продолжал мистер Уэллер-старший, — а когда я проеду последнюю заставу, они перейдут к тебе. Смотри, мой мальчик, не промотай их и берегись, чтобы какая-нибудь вдова не пронюхала о твоем богатстве, а не то твоя песенка спета.

Высказав такое предостережение, мистер Уэллер с прояснившейся физиономией взялся за трубку; по-видимому, этот деловой разговор принес ему значительное облегчение.

— Кто-то стучится, — сказал Сэм.

— Пускай стучится, — с достоинством отозвался его отец.

Поэтому Сэм не двинулся с места. Стук повторился снова и снова, затем раздались энергические удары, после чего Сэм осведомился, почему бы не впустить стучавшего.

— Тише! — опасливо прошептал мистер Уэллер. — Не обращай никакого внимания. Может быть, это одна из вдов.

Так как стуки были оставлены без внимания, невидимый посетитель после краткой паузы рискнул открыть дверь и заглянуть в комнату. В полуоткрытую дверь просунулась не женская голова, а длинные черные космы и красная физиономия мистера Стиггинса. Трубка выпала из рук мистера Уэллера.

Преподобный джентльмен потихоньку открывал дверь все шире и шире, а когда, наконец, образовалась такая щель, в которую могло проскользнуть его тощее тело, он шмыгнул в комнату и очень старательно и бесшумно прикрыл за собой дверь. Повернувшись к Сэму, он воздел руки и закатил глаза в знак безграничной скорби, вызванной несчастьем, какое постигло семью, после чего перенес кресло с высокой спинкой в свой старый уголок у камина и, присев на самый краешек, вытащил из кармана коричневый носовой платок и прижал его к своим органам зрения.

Пока разыгрывалась эта сцена, мистер Уэллер-старший сидел, откинувшись на спинку кресла, выпучив глаза и положив руки на колени, всем своим видом выражая безграничное изумление. Сэм, храня глубокое молчание, сидел против него и с живейшим любопытством ждал развязки.

Мистер Стиггинс несколько минут прижимал к глазам коричневый носовой платок и благопристойно стонал, а затем, овладев собой, спрятал его в карман и застегнулся. После этого он помешал угли, а потом потер руки и посмотрел на Сэма.

— О мой юный друг, — тихим голосом сказал мистер Стиггинс, нарушая молчание, — какое великое горе!

Сэм слегка кивнул.

— И для сосуда гнева это тоже великое горе, — добавил мистер Стиггинс.

— Сердце у сосуда благодати обливается кровью.

Сын услыхал, как мистер Уэллер пробормотал что-то о том, как бы и нос сосуда благодати не облился кровью, но мистер Стиггинс этого не слышал.

— Не знаете ли вы, молодой человек, — прошептал мистер Стиггинс, придвигая свой стул ближе к Сэму, — не оставила ли она что-нибудь Эммануилу?

— Кто он такой? — спросил Сэм.

— Наша часовня, — пояснил мистер Стиггинс, — наша паства, мистер Сэмюел.

— Она ничего не оставила ни пастве, ни пастырю, ни стаду, — отрезал Сэм, — даже собакам ничего!

Мистер Стиггинс хитро посмотрел на Сэма, бросил взгляд на старого джентльмена, который сидел с закрытыми глазами и казался спящим, потом придвинул стул еще ближе и спросил:

— И мне ничего, мистер Сэмюел?

Сэм покачал головой.

— Я думаю, что она что-нибудь да оставила, — сказал мистер Стиггинс, бледнея, насколько мог он побледнеть. — Вспомните, мистер Сэмюел! Может быть, какой-нибудь маленький сувенир?

— На то, что она вам оставила, не купишь даже такого старого зонта, как ваш, — отвечал Сэм.

— Может быть, — нерешительно начал мистер Стиггинс после глубокого раздумья, — может быть, она поручила меня заботам этого сосуда гнева, мистер Сэмюел?

— Вот это похоже на правду, судя по тому, что он мне сказал, — ответил Сэм. — Он только что говорил о вас.

— Да что вы! — просияв, воскликнул мистер Стиггинс. — А! Нужно думать, что он изменился. Мы с ним чудесно заживем теперь, мистер Сэмюел. Когда вы уедете, я возьму на себя заботу об его имуществе… я позабочусь, вот увидите.

Глубоко вздохнув, мистер Стиггинс умолк в ожидании ответа. Сэм кивнул головой, а мистер Уэллер-старший издал какой-то необычайный звук, — это было нечто среднее между стоном, хрюканьем, вздохом и ворчаньем.

Мистер Стиггинс, ободренный этим звуком, который, по его мнению, выражал угрызения совести или раскаяние, огляделся, потер руки, всплакнул, улыбнулся, опять всплакнул, а затем, тихонько приблизившись к хорошо знакомой полке в углу, взял стакан и, не торопясь, положил в него четыре куска сахару. Затем он снова огляделся и горестно вздохнул, затем прокрался в буфетную, налил в стакан ананасного рому и, вернувшись, подошел к камину, где весело пел чайник, долил стакан водой, размешал грог, отведал его, уселся и, сделав большой глоток, остановился, чтобы перевести дух.

Мистер Уэллер-старший, все еще делая странные и неумелые попытки казаться спящим, не промолвил ни слова в продолжение этой сцены, но когда Стиггинс оторвался от стакана, чтобы перевести дух, он бросился к нему, вырвал из рук стакан, выплеснул ему в лицо остатки грога, а стакан швырнул в камин. Потом, крепко схватив преподобного джентльмена за шиворот, он начал энергически колотить его ногами, сопровождая каждый удар сапогом по особе мистера Стиггинса замысловатыми и бессвязными проклятиями, направленными против его рук, ног, глаз и туловища.

— Сэмми! — крикнул мистер Уэллер. — Напяль на меня шляпу.

Сэм послушно укрепил на голове отца шляпу с длинной лентой, и старый джентльмен, брыкаясь еще ловчее, поволок мистера Стиггинса через буфетную в коридор и на улицу. Пинки не прекращались всю дорогу, а сила ударов скорее увеличивалась, чем уменьшалась.

Это было великолепное и веселящее душу зрелище: преподобный джентльмен корчился в руках мистера Уэллера и дрожал всем телом под градом пинков. Еще интереснее было наблюдать, как мистер Уэллер, победив отчаянное сопротивление, погрузил голову мистера Стиггинса в колоду с водой для лошадей и держал ее там, пока тот чуть было не захлебнулся.

— Ну вот! — сказал мистер Уэллер, позволив, наконец, мистеру Стиггинсу извлечь голову из колоды и вкладывая всю свою энергию в последний замысловатый пинок. — Присылайте сюда любого из этих лентяев-пастырей, сначала я из него студень сделаю, а потом утоплю! Сэмми, помоги мне войти в дом, дай мне руку и налей стаканчик бренди. Я запыхался, сынок.