Герман Гессе - По следам сна

Они были заняты тем, что расшифровывали, переводили и толковали тексты тех самых индийских тантр, и Эдмунд так перевел с праязыка одно из заклинаний:

«Если случится, что душа твоя занедужит и забудет о том, что ей надобно для жизни, а ты захочешь узнать, что ей нужно и чего она ждет от тебя, тогда очисти свое сердце от всего лишнего, задержи дыхание, вообрази, что внутри твоей головы находится пустая полость, погрузи в эту полость свой внутренний взор и приготовься к медитации, тогда полость вдруг перестанет быть пустой, и ты увидишь то, что нужно твоей душе, чтобы выжить».

— Хорошо, — сказал профессор и кивнул головой. — Там, где вы говорите «забудет», точнее было бы сказать «утратит». Вы заметили, что слово «полость» имеет тот же смысл, какой эти пройдохи-священники вкладывали в понятие «материнское лоно»? Эти парни и впрямь наловчились делать из довольно скучных инструкций по излечению меланхоликов замысловатые колдовские заклинания. Это «мара пегиль трафу гноки», напоминающее формулу великого заклинателя змей, должно быть, звучало таинственно и жутко для слуха несчастного бенгальца, которого они пытались оболванить! Сама по себе рекомендация очистить сердце, задержать дыхание и направить взгляд внутрь себя не представляет ничего нового, в заклинании № 83 она сформулирована куда точнее. Но вы, Эдмунд, конечно, и на сей раз придерживаетесь иного мнения? Что скажете?

— Господин профессор, — тихо заговорил Эдмунд, — я полагаю, что и в этом случае вы недооцениваете значение формулы; дело не в общедоступных толкованиях слов, дело в самих словах, к простому значению заклинания добавлялось еще кое-что — его звучание, выбор редких старинных слов, рождающее ассоциации сходство с заклинанием змей. Все вместе это придавало изречению его магическую силу.

— Если она у него была! — засмеялся профессор. — А жаль, что вы не жили в то время, когда эти заклинания были еще в ходу. Вы бы стали в высшей степени благодарным объектом для трюков сочинителей заклинаний. Но, к сожалению, вы появились на свет с опозданием в несколько тысяч лет. Спорим: как бы вы ни старались выполнить предписания этого заклинания, у вас ничего не получится.

Он повернулся к другому ученику и, пребывая в хорошем настроении, высказал немало интересных замечаний.

Тем временем Эдмунд еще раз перечитал заклинание, оно произвело на него особенное впечатление начальными словами, которые, казалось, имели отношение к нему самому и к тому положению, в котором он очутился. Он слово в слово произнес про себя формулу и одновременно попытался как можно точнее выполнить ее предписания.

«Если случится, что душа твоя занедужит и забудет о том, что ей надобно для жизни, а ты захочешь узнать, что ей нужно и чего она ждет от тебя, тогда очисти свое сердце от всего лишнего, задержи дыхание» и так далее.

Ему удалось сосредоточиться лучше, чем во время прежних попыток. Он точно следовал указаниям, и чувство подсказало ему, что как раз наступил такой момент, когда душа его оказалась в опасности и забыла о самом важном.

После хорошо знакомых ему простейших дыхательных упражнений по системе йогов он почувствовал, как внутри него что-то происходит, как в самом центре его головы образуется небольшое углубление, маленькая темная полость. С нарастающим пылом он сосредоточил внимание на этой полости величиной с орех, называемой также «материнским лоном». Полость начала медленно освещаться изнутри, свет становился все ярче, и взгляду Эдмунда четко и ясно открылся образ того, что ему нужно для жизни. Увиденное не испугало его, он ни на миг не усомнился в истинности изображения; в глубине души он ощущал, что изображение говорит правду, что оно не показывает ему ничего, кроме «забытой» внутренней потребности его души.

От изображения исходила неведомая Эдмунду сила, он радостно и без колебаний последовал указанию и совершил поступок, прообраз которого увидел в полости. Открыв смеженные во время медитации глаза, он поднялся со скамейки, сделал шаг вперед, протянул руки, сомкнул их на горле профессора и сжимал до тех пор, пока не почувствовал, что все кончено. Опустив задушенного на пол, он обернулся и только теперь вспомнил, что он не один. На лбу его смертельно бледного товарища, сидевшего на скамейке, выступили капельки пота, он в ужасе смотрел на Эдмунда.

— Все исполнилось слово в слово! — радостно воскликнул Эдмунд. — Я очистил свое сердце, задержал дыхание, сосредоточился мысленно на полости в голове, сверлил ее взглядом до тех пор, пока не проник внутрь, и тут передо мной возникла картина: я увидел учителя и себя самого, увидел, как мои руки смыкаются на его горле и все остальное. Как-то само собой вышло, что я повиновался изображению, мне не надо было прилагать никаких усилий и принимать решений. И теперь на душе у меня так хорошо, как никогда в жизни!

— Послушай, — закричал его товарищ, — приди же наконец в себя, опомнись! Ты убил человека! Ты убийца! За это они тебя казнят!

Эдмунд не слушал его. Слова товарища не доходили до его сознания. Он тихо произнес слова заклинания: «мара пегиль трафу гноки» — и увидел не мертвых или живых учителей, а открывшуюся перед ним бесконечную ширь мира и жизни.

Предприимчивому хозяину небольшого зверинца удалось на недолгое время заполучить знаменитого степного волка Гарри. Он обклеил афишами все тумбы в городе, надеясь на наплыв посетителей в свой балаган, — и в этих расчетах не обманулся. Повсюду только и разговоров было что о степном волке, слухи об этом звере живо обсуждались людьми сведущими и образованными, каждому из которых было известно о нем либо то, либо это, и мнения о степном волке разделились. Некоторые полагали, что такое существо, как степной волк, — явление в высшей степени опасное и неприятное, с какой стороны ни посмотри, он-де издевается над почтенными гражданами, срывает изображения рыцарей со стен очагов культуры и даже посмеивается над Иоганном Вольфгангом фон Гёте; а поскольку для этого степного зверя нет ничего святого и его поведение заразительно действует и возбуждает часть молодежи, пора наконец сплотиться и покончить со степным волком: пока он не будет убит и закопан в землю, покоя не жди. Эта простая, доходчивая и, скорее всего, правильная мысль разделялась тем не менее отнюдь не всеми. Образовалась и другая партия, которая считала, что хотя степной волк существо и небезопасное, однако он обладает не только правом на жизнь, нет, у него есть сверх того своя моральная и социальная миссия. В груди каждого из нас, утверждали высокообразованные сторонники этой партии, таинственным и необъяснимым образом живет степной волк. Груди, на которые указал при этих словах оратор, были почтеннейшими грудями светских дам, жен адвокатов и промышленников, и груди эти были покрыты шелковыми блузками и модными жилетами. Каждому из нас, говорили эти либерально мыслящие люди, в глубине души присущи чувства, побуждения и страсти степного волка, они нам хорошо знакомы, каждому из нас приходится бороться с ними, каждый из нас, если угодно, всего лишь бедный, воющий, голодный степной волк. Вот так и рассуждали о степном волке люди в шелковых рубашках и блузках, того же мнения придерживались многие официальные критики, прежде чем надеть свои фетровые и велюровые шляпы, тяжелые пальто и роскошные меховые шубы, сесть в свои автомобили и вернуться к делам в конторах и редакциях, врачебных кабинетах и кабинетах директоров заводов. Как-то вечером один из них после стаканчика виски предложил даже основать клуб степных волков.