Малькольм Лаури - У подножия вулкана

—... а вдруг он будет упорствовать. Вдруг просто-напросто откажется уехать... осторожней, Хью, тут колючки, и потом надо хорошенько осмотреть каждую веточку, нет ли на ней пауков.

— Эй, Сухикеталь! — весело крикнул консул, взмахнув рукой, а кот повернул к нему голову с холодным пренебрежением в глазах, говорившим красноречивее всяких слов: «Да на что он мне сдался, этот мотылек, я отпустил бы его сам, по доброй воле», — и с позором удрал в кусты. — Эй, Хью, змей-искуситель!

...Но зачем же он торчит в ванной? Заснул он, что ли? Или умер? Или напился до потери сознания? И давно ли он попал сюда, только что или полчаса назад?

День на дворе или ночь? И где все прочие? Но голоса прочих уже были слышны с веранды. Прочие? Что за вздор, там сейчас только Хью с Ивонной, ведь доктор давно ушел.

И все же поначалу ему казалось несомненным, что дом наводнен людьми; между тем утро еще не минуло или минуло только что, его часы показывали всего четверть первого. А когда он разговаривал с мистером Куинси, было одиннадцать.

— О-ох... О-ох...

Консул испустил жалобный стон.

Теперь он вспомнил, что его ждут, нужно собраться и ехать в Томалин. Но как удалось ему притвориться трезвым, убедить их, что он может ехать в Томалин? И почему именно в Томалин? Мысли, словно какие-то издыхающие насекомые, пресмыкались у него в голове, и сам он тоже обретался у себя в голове, и у себя в голове снова уверенным шагом шел через всю веранду, как час назад, когда у него на глазах кот упустил мотылька.

Он прошел тогда через веранду — Консепта успела ее подмести, — улыбнувшись Ивонне трезвой улыбкой и пожав мимоходом руку Хью, прямо к холодильнику и, открывая дверцу, знал уже, что они говорили о нем, и более того, из отрывочных, но выразительных слов, которые он подслушал, ему совершенно ясен стал весь истинный смысл их разговора, как будто он, видя молодой месяц, плывущий по небу в обнимку со старым, явственно прозревал всю его поверхность, хотя она почти целиком была окутана тенью, едва обозначенная в отраженном свете Земли.

Но что же было потом?

— О-ox! — снова застонал консул. — О-ох!

Лица, виденные им за минувший час, всплывали снова, Хью, Ивонна, доктор Вихиль мельтешили и дергались, как в старом немом кинофильме, произносили слова, которые сотрясали его мозг беззвучными взрывами. Все, что совершалось вокруг, казалось совсем неважным; и в то же время решительно все приобретало какую-то неистовую, безумную важность — скажем, Ивонна обронила невзначай: «А мы видели броненосца», — и он ответил ей: «Ну, до лемура ему далеко!» — после чего Хью откупорил бутылку ледяного светлого пива, — зацепил металлическую пробку за край балюстрады, сорвал ее и выплеснул пенистый напиток в стакан из-под стрихнина, но теперь уже очевидно, что факт этот почти утратил свое значение...

В ванной консул сообразил, что до сих пор держит в руке недопитый стакан и пиво уже начало выдыхаться; рука почти не дрожало, но пальцы онемели, сжимая стакан, и он стал пить сосредоточенно, неторопливо, стараясь отдалить затруднение, которое возникнет, едва стакан опустеет.

— ... Вздор, — сказал он тогда Хью. И присовокупил веско, авторитетно, как и подобает консулу, что Хью ни в коем случае не может уехать с такой поспешностью, а уж в Мехико уехать и вовсе немыслимо, туда отправляется ежедневно один-единственный автобус, тот самый, которым Хью приехал, и автобус этот уже ушел, а поезд, тоже один-единственный, отбывает только ночью, в двенадцать без четверти...

Потом:

— А не Бугенвиль, доктор? — спрашивала Ивонна, и приходилось только удивляться, как зловеще, упорно, нестерпимо накалялись эти пустячные слова здесь, в ванной. — Не Бугенвиль открыл бугенвилею? — Но доктор выжидательно, пытливо разглядывал букет, храня непроницаемое молчание, и разве только по глазам его можно было угадать, что перед ним «трудный случай».

— ... Я над этим никогда не задумывался, но открыл ее, конечно, Бугенвиль. Отсюда и название, — ввернул Хью легкомысленно и уселся в стороне на балюстраду.

— ... si: вы имеете возможность идти в botica [107] Аптека (исп.) и, чтобы было правильное понимание, говорить так: «Favor de servir una toma de vino quinado о en su defecto una toma de nuez vomica, pero... [108] «Пожалуйста, дайте порцию хинной настойки, а если ее нет, порцию рвотного ореха, но только...» (исп.) »

Доктор Вихиль посмеивался, он теперь, по всей вероятности, разговаривал с Хью, Ивонна отлучилась к себе к комнату, а консул, подслушивая, отошел к холодильнику за новой бутылкой пива...

Потом:

— Ах, в нынешнее утро мне было до ужасной степени нехорошо, я проходил вдоль улицы и вынуждался хватать оконные косяки для своего поддержания. — И потом возвратившемуся консулу: — ... Вы пожалуйста должны извинить мое глупое поведение вчерашней ночью: ух, за эти последние дни я везде натворил большую уйму глупостей, но... — Он поднял стакан с виски.

—... я теперь никогда в жизнь не выпью капли, мне нужно проспать двое дней подряд, чтобы поправить себя... —

А когда вернулась Ивонна, он с благородной искренностью отбросил всякую позу и снова поднял стакан за консула:

—Salud [109] Ваше здоровье (исп.) , имею надежду, что в нас самочувствие сейчас лучше, чем во мне. Вчерашней ночью вы были так porfectamente Ьоrracho [110] Совершенно пьяны (исп..) , что я уже думал, вы не будете живой через свое пьянство. Я думал даже слать свою слугу узнавать, есть ли вы еще живой или уже не есть.

Вот чудак; сидя в ванной, консул медленно цедил совсем уже безвкусное пиво. Чудак человек, но какой порядочный, великодушный, правда несколько бестактный, когда дело не касается его самого. Почему это у людей такие слабые головы и все они так быстро хмелеют? Ведь сумел же он сам деликатно обойтись с Вихилем в саду у Куинси. Что ни говори, а даже надрызгаться по-настоящему решительно не с кем. Сиротливая мысль.

Но великодушие доктора несомненно. В самом деле, немного спустя он, пренебрегая своей потребностью «проспать двое дней подряд», стал приглашать их всех в Гуанахуато: сказал, что возьмет отпуск и можно будет выехать сегодня же вечером на автомобиле, только вот перед этим он сыграет партию в теннис с...

Консул отхлебнул еще пива. — О-ох. — Он содрогнулся. — О-ох.

Вчера вечером он узнал, что Вихиль дружит с Жаком Ляруэлем, и ему стало не по себе, а уж напоминать об этом снова наутро просто бессовестно... Но так или иначе Хью отклонил предложение побывать в Гуанахуато, поскольку он, Хью, — кстати до чего же он был хорош, просто загляденье, в этом ковбойском наряде, такой стройный, подчеркнуто беспечный! — твердо решил уехать ночным поездом; и он, консул, тоже отказался исключительно ради Ивонны. А потом консул снова увидел себя, он склонился над балюстрадой и глядел сверху на бассейн, маленький бирюзовый овал, вставленный в зеленую оправу сада. В могиле сей покоится любовь. Там скользили отражения цветущих бананов, птиц, чередой ползли облака. Поверху плыли скошенные травинки. Тоненькая струйка студеной горной воды изливалась в бассейн, уже переполненный выше краев, через протертый, дырявый шланг, из которого сплошной вереницей били проворные фонтанчики.