Итало Звево - Дряхлость

Воздух был тёплым, в нём растворился густой белый туман, всё покрылось мантией одного цвета, и небо было действительно зимним, а площадь Святого Андреа окружал ряд деревьев с длинными, голыми и сухими ветвями, которые ещё не подрезали. Белая от распространившегося света почва создавала впечатление снежного пейзажа. Изображая всё это и не имея возможности передать мягкость воздуха, художник запечатлил бы эту ошибочную иллюзию.

— Втроём мы знаем весь город, — пробормотал Балли.

Там, где все собрались в этот вечер, им пришлось сбавить шаг. На фоне очень грустного пейзажа и рядом с широким белым морем собралась весёлая и шумная толпа, напоминающая муравейник.

— Это вы знаете всех, а не мы, — сказала Дмалия, которая помнила, как часто приходила посмотреть на этот пейзаж и не уставала от приветствий.

Все проходившие мимо них приветствовали дружески и уважительно Балли. Приветствия летели ему даже из экипажей. Амалия чувствовала себя хорошо рядом с ним и наслаждалась этой триумфальной прогулкой, как будто часть уважения, что адресовалось скульптору, принадлежала и ей.

— Как было бы жаль, если бы ты не пришел! — сказал Балли, отвечая вежливо приветствием пожилой синьоре, которая высунулась из кареты для того, чтобы увидеть его, — люди вернулись бы домой разочарованными. Они были уверены, что встретят на прогулке в это праздничное воскресенье рабочего Брентани, который в другие дни закрыт в своей конторе.

— Анже! — проговорила Амалия, улыбаясь сдержанно.

Она узнала её по описанию и по тому, как смутился Эмилио.

— Не смейся! — попросил Эмилио с жаром, подтверждая этим открытие Амалии.

Но и Эмилио увидел нечто новое: портного Вольпини, хрупкого человечка, который рядом с великолепной женской фигурой казался ещё более незначительным и маршировал хвастливо длинными шагами. Двое мужчин поприветствовали друг друга, и ответ Вольпини был преисполнен преувеличенной вежливости.

— Он того же цвета, что и Анджолина, — засмеялся Балли.

Эмилио запротестовал: как можно сравнивать солому Вольпини с золотом Анджолины? Он увидел, как Анджолина наклонилась и разговаривала со своим спутником, глядя на него сверху вниз. Определённо, они говорили о них.

Только позже, когда они оказались опять в городе и собирались расставаться, неожиданно замолчавшая Амалия, чувствуя приближение своего обычного одиночества, ради того, чтобы сказать хоть что-нибудь и нарушить повисшее молчание, спросила, кто был тот мужчина, что сопровождал Анджолину.

— Её дядя, — сказал серьёзно Эмилио после недолгого колебания, в то время как Стефано смотрел на него с иронией.

Эмилио покраснел. Невинный взгляд сестры заставил его стыдиться. Как же удивилась бы Амалия, если бы узнала, что та огромная любовь брата, из-за которой и ей уже пришлось столько страдать, приняла такой оборот.

— Спасибо! — сказала Амалия, прощаясь со Стефано.

О, какие сладкие воспоминания остались бы у неё от этого вечера, если бы к несчастью именно в этот момент она не заметила, что Балли борется с зевотой, которая парализовала его рот.

— Ему скучно. Тем более спасибо.

Такая скромность и доброта Амалии взволновали Стефано, который внезапно почувствовал любовь к ней. Он поспешил объяснить, что зевота имела нервную почву и он доказал бы, что не скучал в их компании, если бы проводил с ними больше времени.

И Балли действительно сдержал своё слово. Было трудно сказать, почему он каждый день проделывал свой путь, чтобы выпить чашечку кофе в семье Брентани. Возможно, это объяснялось ревностью; он боролся, чтобы сохранить дружбу с Эмилио. Но Амалия не могла догадаться обо всём этом. Она подумала, что Стефано стал приходить так часто из-за простой заботы о брате, которой она радовалась, потому что была очарована этой мыслью.

Между братом и сестрой больше не случалось ссор. Эмилио — отчасти ослеплённый, так как не удивлялся этому, чувствовал, что сестра его поддерживает и стала лучше понимать. Ему даже казалось, что Амалия относится с новой благосклонностью к его любви. Любовь всегда вдохновляет. Когда он говорил ей о своей любви, лицо Амалии сияло и светилось. Она искала возможность поговорить с ним о любви и никогда не советовала ему быть осторожным или оставить Анджолину. В самом деле, почему он должен был бросать Анджолину, когда стало очевидным, что она приносит счастье?

Однажды Амалия даже попросила его познакомить её с Анджолиной и потом ещё не раз выражала это желание, но Эмилио остерегался выполнять его. Амалия не знала об этой женщине ничего, кроме того, что она совсем другая, более сильная, более жизнедеятельная, и Эмилио нравилось рисовать в своём воображении образ Анджолины, который так сильно отличался от настоящего. Когда Эмилио оказывался наедине с сестрой, то любил создавать этот образ, приукрашивая его и придавая ему все те качества, которые хотел найти в Анджолине. А когда Эмилио понимал, что Амалия помогает ему в этом, то сильно радовался.

Услышав, что кто-то говорит о женщине, которая принадлежала мужчине, которого любила, и преодолевала все препятствия и предрассудки, Амалия говорила на ухо Эмилио:

— Похожа на Анджолину.

«О, она похожа на неё!», — думал Эмилио, соглашаясь с Амалией выражением своего лица. Затем он убеждал себя, что она похожа в действительности или, по крайней мере, если бы выросла в других условиях, то была бы похожа, и улыбался, думая об этом. Почему он должен был думать, что Анджолину остановили бы предрассудки? В отличие от благородных мыслей Амалии, любовь Эмилио к Анджолине в определённый момент вобрала в себя все эти иллюзии.

На самом деле та женщина, что преодолевала все препятствия, напоминала саму Амалию. В своих длинных и белых руках она ощущала огромную силу, которой вполне хватило бы, чтобы порвать самые крепкие цепи. Однако в её жизни не было цепей, она была свободной от всего, и никто не требовал от неё ни решительности, ни силы, ни любви. Удивительно, но в её слабом организме эта закрытая огромная сила не переставала увеличиваться.

Пока Балли смаковал кофе, растянувшись в старом кресле и блаженствуя, он вспомнил о том, что в этот час для него было привычным спорить с художниками в кафе. Эту привычку нельзя было назвать хорошей. Как же хорошо ему было теперь здесь, среди кротких людей, которые им восхищались и любили!

Сколь это было хорошим, настолько же плохим было вмешательство Балли в дела двух влюблённых. В течение своего недолгого знакомства с Анджолиной он присвоил себе право постоянно говорить ей дерзости, которые она переносила с улыбкой, ничуть не обижаясь. Сначала он говорил ей их на тосканском диалекте, таким образом смягчая, и Анджолине в таком виде они казались ласкательными. Но когда теперь Балли говорил их ей на хорошем местном наречии, грубом и непристойном, она также не чувствовала себя оскорблённой. Анджолина чувствовала — и даже Эмилио это чувствовал, — что всё это Балли говорил без какой-либо желчи, его уста произносили нахальства в какой-то безобидной манере. И это было хуже всего. В один из вечеров Эмилио, будучи не в силах больше терпеть всё это, наконец попросил Балли не сопровождать их.