Оливия Уэдсли - Ты и я

А Скуик прочувствованно вздыхала, и слезы блестели в ее голубых глазах:

— Ах! Вена — родной город, моя родина! Там смеются — оттого что счастливы, там развлекаются, но совсем безобидно!

Все маленькие кафе были освещены и переполнены. Тото видела, проезжая, что напитки подавались военного времени, а в окнах были выставлены лишь макеты товаров, но все кругом ярко сверкало, имело праздничный вид.

"Я обожаю это, обожаю, — твердила про себя Тото, — а — еще минутка — одна минутка — и я подъеду к дверям дома, где живет Скуик. Дорогуша моя, я еду, еду к тебе, а ты и не знаешь… Воображаю, как заволнуешься".

Такси свернуло в узкую боковую улицу, свернуло еще раз, выехало на трамвайную линию и, сделав резкий поворот, остановилось перед огромным многоэтажным зданием.

— Na! — весело объявил шофер. — Hier sind wir!

Он взял чемодан Тото, донес его до лифта, который действовал автоматически, получил деньги и исчез.

Тото увидала надпись "Frau Mayer" на карточке против шестого этажа. Она нажала кнопку под цифрой шесть. Немного погодя лифт со скрипом остановился, и она вышла у дверей Скуик. Позвонила. Долгое ожидание. Она попробовала заглянуть в щелку ящика для писем — темно, но вдали, в конце коридора, вероятно, замерцал свет. Она похлопала по ящику. Шаги, стук двери. Наконец входная дверь раскрылась, и выглянула Скуик, с головой, повязанной теплым платком.

Хриплое восклицание, слова:

— Ты… ты… — и Тото уже в объятиях неудержимо рыдающей Скуик.

Обнявшись, прошли они узким коридором, где Тото все время толкалась плечом в стену, в маленькую комнату, в которой, видимо, первое место принадлежало фотографии Тото; там носился запах жареного лука.

Тото опустилась на колени подле кресла, в которое почти упала Скуик, и заглянула ей в лицо.

— Ты была больна и не написала мне.

— Теперь я здорова, — отвечала Скуик, едва дыша, сморкаясь и беспомощно заливаясь слезами и улыбаясь сквозь слезы, — теперь я совершенно здорова. О, моя голубка, маленькая моя, расскажи мне все. Наконец-то они позволили тебе приехать. Верно, сказали себе: "Она несчастна в этой богатой школе, а у Скуик, хоть там и тесно, и бедно, — она будет довольна". Да?

Тото сидела на корточках, заливаясь смехом, как дитя.

— Ничего похожего, дорогуша, ни капельки не похоже. "Они" — то есть дэдди и Верона — ничего об этом не знают, а мадам Ларон сейчас, должно быть, так выходит из себя, — я телеграфировала ей из Мюнхена, — что больше и слышать обо мне не захочет. Я убежала, дорогуша! Не могла вытерпеть больше ни получасика. Я просила, чтобы меня отпустили сюда на Рождество, но разрешения не получила и тогда просто собрала кое-какие вещи в чемодан и села в экспресс. Доехала очень хорошо. Родная моя, дорогая, ты понимаешь, что мы — ты и я — вместе, не все ли теперь равно, какая погода и все прочее!

— Если бы я только знала, крошка моя, — запротестовала Скуик, плача и смеясь одновременно. — У меня даже яйца лишнего не найдется — яйца здесь ужасно дороги. И так как я немножко простужена, а Фари недавно получила лук — гостинец от родных, живущих в деревне, — то… но и масла, голубка, масла нет у меня…

— Все будет завтра, — весело объявила Тото. — И яйца, и все, что может быть полезно тебе. Я страшно богата. Дэдди прислал мне пятьдесят фунтов, они у меня в английских деньгах — я разменяла в Париже, есть и несколько сот франков. Мы устроим себе настоящее Рождество, и будет маленькая елка.

Она остановилась и опять опустилась на колени подле Скуик.

— Ты-то рада мне, да?

Скуик перестала плакать. Она смотрела на Тото с серьезной нежностью, которая была красноречивее всяких слов.

— В тебе вся моя жизнь, — очень тихо сказала она.

"Грязновато немножко", — думала Тото, разглядывая зелеными глазами простыни.

Да и все в маленькой квартирке выглядело очень невзрачно, но при мысли о том, как Скуик, должно быть, старалась поддерживать чистоту, у Тото появлялось страстное желание как-нибудь "возместить" ей.

Пятьдесят фунтов начали таять.

— Как, мясо! — восклицала Скуик с почтением и оберегала привезенный Тото с собой кусок мыла Коти, как оберегают какой-нибудь майорат. Она чуть не расплакалась, когда привезли дрова и уголь — основательный запас — и дешевая железная печка так распалилась, что запротестовала — пошел треск и ворчание.

Как только Тото уходила, Скуик скребла, вытирала пыль, трудилась, а к возвращению Тото всегда имела наготове басню о женщине, которая приходила убирать у нее, пока в один прекрасный день Тото не вернулась раньше времени и не застала Скуик моющей полы. Это был канун Рождества, Скуик рассчитывала, по крайней мере, на два свободных часа и дала Тото ключ.

Она залепетала, что женщина на этот раз обманула.

Тото, сидя на столе и болтая тоненькими ножками, ответила на растерянный взгляд Скуик неумолимо проницательным взглядом.

— Дорогуша, до сих пор никто тебе не помогал, а теперь найдется кому помочь.

Она соскочила со стола, схватила половую тряпку и докончила мытье.

Позже она по секрету созналась, что спина у нее болела и рукам, разумеется, не пошла на пользу эта работа.

Впервые в жизни она осознала, что в мире существует бедность, что многие люди действительно живут без тех вещей, какие, на ее взгляд, являются предметами первой необходимости.

Она вскоре заметила, что не хватает некоторых вещей Скуик, которыми та особенно дорожила, — из одежды и из небольших драгоценностей — подарков Карди.

И внешне Скуик уже не была пухленькой, она сильно осунулась.

— А где же ученики? — спросила Тото.

Скуик слегка покраснела: наплыва учеников, очевидно, не было; вначале, да, две английские девушки — служащие Комиссии — пожелали выучить немецкий язык в две недели, и, насколько Тото могла судить, не сумели побить этот лингвистический рекорд.

Затем появилась девица-француженка, тоже из служащих Комиссии, но та так и не заплатила, — должно быть, ее экстренно вызвали домой, уверяла Скуик, и она забыла об этом пустячном долге.

Но зато имелась Фари, и доброта Фари служила компенсацией за многие разочарования.

— Кто такая Фари? — спросила Тото.

Фари, по-видимому, служила секретарем не то в банке, не то в какой-то конторе, и Скуик познакомилась с ней на лестнице, упав в обморок ей на руки. Фари привела ее домой, помогла раздеться, посидела с ней, даже напоила ее коньяком, который у нее — о чудо — нашелся! Фари бедна, но добра, щедра, хотя и не очень, пожалуй, культурна. Да, она австриячка, но бывала в Америке. Война, разумеется, изменила ее положение.

— Хотела бы я познакомиться с ней! — воскликнула Тото.

— Сейчас она в отъезде, — пояснила Скуик, — ей часто приходится разъезжать со своим патроном или по его поручениям — печатать на машинке и т. д.