Оливия Уэдсли - Ты и я

Скуик смотрела на собравшихся и думала о тем, как все они милы, и в тысячу первый раз отмечала про себя, до чего красив Карди. Он был из типа жгучих брюнетов, которые либо слишком бросаются в глаза, либо производят особенно благородное впечатление. При полном отсутствии самонадеянности в нем была какая-то особая, проникновенная ласковость, выделявшая его среди других; и даже будь он обезображен, искалечен, в фигуре и посадке головы сохранилось бы подкупающее, изящество — признак истого спортсмена и тренированного жизнью человека. И ростом он был в шесть футов три дюйма без башмаков; черные волосы, начинавшие серебриться на висках, красиво обрамляли смуглое лицо; глаза у него были серые, с очень темными короткими густыми ресницами, которые унаследовала от него Тото.

Он уже со школьной скамьи играл в карты, за что и получил свое прозвище [1] (Card (англ.) — карта) которое так и осталось за ним на всю жизнь. Родители — ирландцы, поглощенные охотой и скачками, научили его правилам игры, которые Карди запомнил раз навсегда. Он славился тем, что во все игры играл мастерски и по крупной.

Имея небольшой доход со своего состояния, он благодаря карточной игре мог окружать роскошью Тото и Скуик.

Ко дню рождения он подарил Тото нитку жемчуга, приобретенную на деньги, выигранные в бридж в Лондоне, куда он незадолго ездил по делам. Тото и Скуик из-за Давида и Ионафана оставались в Париже, где и ждали его.

Как это ни странно, Тото не стремилась домой. Она любила эту бродячую жизнь: дом связывался в ее представлении с кучей скучных родственников и с вечно вспоминающим выражением лица у отца.

Чарльз и Бобби неохотно удалились часов около шести, и Тото сообщила Скуик об их планах — "только вы и я и дэдди!".

Они отправились в такси в итальянский ресторанчик, помещавшийся у дороги на полпути к вершине скалы. Сверху свешивались кусты дрока и терновника; внизу, на террасе, густо разрослись гвоздики и розовая герань: брызги морских волн посеребрили края их лепестков. Дальше скала обрывалась отвесно в море; сплошной, бесконечный сад из роз, фиалок, страстоцвета казалось Тото, когда она подъезжала с отцом к ресторану. Знаменитый итальянский оркестр мягко наигрывал что-то; одна из внутренних комнат была отведена для танцев.

Тото взволнованно ущипнула Скуик за руку, глаза ее сияли, на губах дрожала улыбка.

Скуик с гордым удовлетворением замечала, что Тото привлекает общее внимание, танцуя с Карди, На ней было бледно-розовое платье с серебряным поясом и серебряные туфельки на узких ножках. При всей своей стройности, гибкости она дышала силой и здоровьем. Кожа была безукоризненно свежа, очень густые волосы круто вились и блестели.

Она смеялась, говоря что-то Карди, и смех был совсем детский, безыскусственный и подлинно счастливый.

В этот вечер она в первый раз прибегла к губной помаде, и Карди бранил ее за это.

— Мне семнадцать лет, прошу не забывать, — отвечала ему Тото.

Подавали мороженое из дыни, утку, как всегда в день рождения Тото, и маленькие сливочные сырки, и салат, а вначале коктейль, больше ничего ни Карди, ни Тото не любили пить, как говорила Тото.

Лениво оглядываясь кругом, Карди задавался вопросом, не следовало ли предложить Чарльзу и Бобби явиться позже. Тото должна танцевать сегодня без передышки. Взгляд его оживился, остановившись на одном столике, у самого края террасы. За ним обедали мужчина и женщина, но не женщина заинтересовала Карди. Он вставил свой монокль в глаз, вгляделся пристальнее, потом вынул монокль, отвернулся и принялся за еду.

Тото проследила за его взглядом и спросила:

— Кто эта красивая женщина за столиком подле оркестра, дэдди? Я уверена, что видела ее где-то и его тоже.

— Это, кажется, Марта Клэр, из кафе Капуцинов, — отозвался Карди.

— А он кто такой? — настаивала Тото. — Я знаю наверное, что видела его где-то — ужасно красивый, правда?

Скуик неуклюже повернулась на стуле: стоило Тото заинтересоваться кем-нибудь, как Скуик испуганно настораживалась.

— Мне хочется, чтобы он обернулся, — весело щебетала Тото.

Карди продолжал есть утку, но легкая улыбка пробегала под коротко остриженными усами. Чего ради Доминик Темпест здесь, в Копенгагене? И как это ему удалось убедить мадмуазель Клэр сопровождать его?

Некоторое время он думал о Темпесте. Ему сейчас лет тридцать шесть, должно быть. Пошел по дипломатической части после войны.

Небо! Как в свое время Ник Темпест, он и Билль потешались над старшим братом Ника!

Он не имел ни малейшего желания нарушать tete-a-tete Темпеста, и, танцуя, старался держаться подальше от его столика, но они неожиданно наткнулись на Темпеста, когда тот возвращался после разговора по телефону, и Тото тотчас крикнула:

— Дэдди, да это же мистер Темпест!

Темпест сразу остановился.

— А это… да неужели же это Тото? — спросил он. Тото кивнула головой:

— И совсем взрослая!

— Да, совсем! — согласился Темпест, улыбаясь Карди.

Тото снова обратилась к нему:

— Дэдди говорит, что с вами сидит Марта. Клэр; мне так хочется познакомиться с ней, прошу вас.

— Увы, это не мадмуазель Клэр, — не задумываясь, ответил Темпест. — Эта дама — жена одного делового знакомого.

— Красивая, правда? — не унималась Тото, — волосы какие чудесные!

Темпест кивнул, улыбаясь, поболтал с Карди и отошел.

Оглянувшись назад, он снова бросил взгляд на то, что его пылкому ирландскому воображению казалось большим розовым цветком на серебряном стебле.

Вот какова дочка Гревилля, которую он смутно помнил маленьким ребенком с очень тонкими прямыми ножками, очень большими зелеными глазами и очень ровным носиком, обсыпанным веснушками, необычно ласковым ребенком.

С такой кожей, с такими глазами через год-два она будет ошеломляющей красавицей.

Немного погодя Марта Клэр сказала ему с загадочной улыбкой:

— Вы, видимо, увлечены, мой друг! Jeunesse eternelle (вечная юность) околдовала вас.

Она смеялась, но голос звучал совсем невесело.

— Я знал их: мужчину — со дня рождения, — вежливо пояснил Темпест. — Поместье его родителей расположено рядом с моим. Он танцует с дочерью.

Марта пропускала между пальцами свою дивную жемчужную нить. Глупо, конечно, ревновать, она это прекрасно понимала, но Никко так трудно было завлечь и, несомненно, еще труднее будет удержать.

— Девушка очень мила, — мягко сказала она. Темпест кивнул головой, но тут Марта воскликнула:

— Так это Гревилль — тот, что так крупно играет!

— Да, это Гревилль, — подтвердил Темпест. Марта не спускала глаз с Карди, потом с Тото и Скуик.

— Но это… не может быть, чтобы это была его жена?

Темпест отвел глаза от персика, который чистил.