Оливия Уэдсли - Ты и я

— А именно?

— Романтики, а не аспирина!

Они купили автомобиль, и Тото управляла им, блаженно игнорируя правила уличного движения.

Волны жары докатились и до Лондона, и они часто выезжали поздно ночью в Сюррей и варили кофе в небольшой сосновой роще, причем выкуривали несметное количество папирос, чтобы отгонять комаров — этих несносных созданий, которые появляются, как только наступает пора счастливых прогулок, кажется, только для того, чтобы досаждать влюбленным.

Но никакие комары не могли ни на секунду омрачить радость Тото; она попала в райскую обитель, где не было места ни разладу, ни скуке, ни сердечным страданиям.

Все влюбленные переживают хотя бы однажды эту пору полного, слепого, безрассудного, напряженного счастья, когда они вполне уверены во взаимности и счастливы выше всякой меры; когда все хорошо и малейший пустяк приводит в восторг, а неприятности не огорчают, потому что есть с кем делить их или потому что они дают лишний повод проявить любовь, жертвуя своими удобствами.

Только тогда засыпаешь с тем, чтобы проснуться с мыслью: сегодня увидимся. Только тогда каждое прощание — конец всему, каждое новое свидание — воскресение. Только тогда пышным цветом распускаются все желания, все стремления; только тогда думаешь, глядя в глаза другому: "Лишь один этот цветок — для стебля души моей"; только тогда бросаешь вызов звездам и солнцу и, простирая руки, чтобы обнять мир, говоришь: "мой".

— Найтбридж и рай — синонимы, — чинно уверяла Тото Ника.

Они шалили, как дети, говорили на том нелепом языке, который так быстро усваивают влюбленные, и пополняли его собственными словечками, приводившими их в восхищение, но, к счастью, совершенно непонятными для остальных смертных.

С тех пор как Тото прочла книгу Осборна, Ник стал, разумеется, величаться Большой Медведь, а за Тото окончательно утвердилось имя Бэби, — ведь она была до смешного молода, и Ник легко поднимал ее одной рукой. Но больше всего они любили играть в "уменьшения": ладонь Ника изображала Атлантический океан, цветок в его бутоньерке — "Сады Плодовства", в которых заблудилась Тото, такая же миниатюрная.

Лишь раз в жизни бываем мы непроходимо, божественно глупы, лишь раз в жизни женщина может быть вволю, фантастично нелепа, не вызывая этим ничего, кроме нежных взглядов и счастливого смеха.

— Индийский вождь! — восклицала Тото, когда Ник просыпался с вызывающе торчащим пучком темных волос. — Индийский вождь! — и дергала его за хохол.

Анри приехал с ними в Лондон и приносил им по утрам кофе, а как только он уходил, Тото превращалась в царицу Савскую, и ей прислуживал Ник, поднимавшийся первым, как истый мужчина, которого ждет каждодневный труд. А Тото изображала прекрасную леди, которая "не сеет и не жнет", но уж конечно, кофе пьет всегда в постели, расстилала салфетку на бледно-зеленом одеяле и благосклонно принимала свой завтрак из рук Ника.

Но как-то в клубе Ник услышал от одного исследователя, что найден манускрипт, в котором говорится, будто королева Савская была "угля черней и вся волосатая!". Как он спешил к Тото с этой информацией!

Впредь он будет именоваться только "индийским вождем".

— А завтрак должен мне все-таки подаваться, так как я ваша "порочная" леди! — вскинула Тото длинные загнутые ресницы.

Он смотрел на нее сверху вниз, лицо его вдруг стало серьезным; он сказал вслух, довольно мрачно:

— Как бы я хотел, чтобы они поторопились с этим проклятым разводом!

Тото встала на колени на кровати и обвила его шею руками.

— О, милый, милый, я расстроила тебя? Я пошутила: мне все равно, что я такое, лишь бы я была твоя!

— Но мне не все равно, — угрюмо процедил сквозь зубы Ник, — совсем не все равно. Я не могу примириться с тем, что нам надо прятаться по углам, раздумывать, куда бы пойти, чтобы не натолкнуться на знакомых. Жизнь должна развертываться перед тобой широкая, свободная, а я испортил ее.

— Не надо, не надо, не надо! — вскрикнула Тото, пряча лицо у него на груди. — Ты пятнаешь наши дорогие-дорогие часы такими речами. Да это и неправда.

— Нет, правда, — проворчал Ник, уныло глядя на игру солнечных пятен. — Твоя мать вернулась в Лондон. Она непременно разыщет тебя. Что — ял ей скажешь?

— Правду, — небрежно отозвалась Тото. — А почему нет? Мать в счет не идет. Она никогда обо мне не заботилась.

Ник вдруг освободился из ее объятий.

— Да, я сам так думаю, — мрачно согласился он. — Знаю, каждый рад свалить вину на другого, когда сам виноват!

Тото присела на корточки.

— Ник, в чем дело?

Он не обернулся.

Она скользнула с кровати, босая, подбежала к нему и стала ножками на его ноги, заглядывая ему в лицо, смеясь и стараясь заставить его улыбнуться.

Но все было напрасно.

Тото приняла ножки с изумрудно-зеленых домашних туфель Ника, которые она сама ему купила, — "потому что ты так любишь все зеленое", — поискала капот, надела его, всунула ножки в белые меховые туфли, закурила папироску и попыталась философски подойти к жизни.

— Мне надо быть на примерке в двенадцать часов. Ты заедешь за мной или мы где-нибудь встретимся? — Она делала вид, будто пробегает газету, и переспросила из-за четырех огромных листов: — Как же?

— В 12.45 я должен быть по деду на Стрэнде, — коротко уронил Ник.

— О, понимаю. Мне, значит, лучше завтракать дома?

Он проходил мимо нее к себе в гардеробную. Она схватила его за руку.

— Ник, дорогой, скажи мне, что случилось?

— Ничего. — Он мягко высвободил свою руку и ушел, облеченный, помимо того халата, который Тото когда-то целовала, в броню непроницаемости.

Тото молча оделась, молча причесалась. Ник в первый раз был таким. Вот он заглянул — неужели скажет? Но как мог он прямо сказать ей: "Ах, кстати, я встретил вчера Чарльза Треверса, и он спрашивал у меня твой адрес, так как видел нас вместе!"

Тото и не подозревала, что возможна такая вещь, что мужчина может ревновать без оснований. А Ник продолжал думать: "Он свободен, он может жениться на ней! Какой скотиной он сочтет меня, когда узнает!"

Как это ни странно, но до сих пор он не встречал никого, кто был бы настолько знаком с ним, что мог себе позволить интимные вопросы. И вот вчера, на Пикадилли, прямо налетел на Треверса, и тот тепло окликнул его:

— Алло, вы! Видел вас два дня тому назад на Стрэнде, с Тото. Неплохо там, а? Надеялся встретиться с вами. Не дадите ли вы мне адрес Тото? Я хотел бы навестить ее.

Он кивнул и быстро перевел разговор, а Треверс зашагал подле него, и, ничуть не догадываясь об истине, разоткровенничался: он до того обрадовался, увидев Тото, он так был рад встрече с Темпестом, который, конечно, поможет ему разыскать ее, что он говорил ребячливо: