Оливия Уэдсли - Ты и я

— Я не стою тебя, — пробормотал он, прижимаясь лицом к теплым шелковистым волосам. Сотни воспоминаний хлынули на него, когда он припал к этим волосам, услышал их запах. Раз как-то он проснулся — ему мерещилось много-много лилий, — и, открыв глаза, увидел нагнувшуюся к нему Тото с распущенными по обеим сторонам лица волосами, она коснулась губами его губ, и всепоглощающая страсть захлестнула их. Весь мир принадлежал им в этот предрассветный час. Тото казалась ему священной, и вместе с тем она была кость от кости, плоть от плоти его. И он допустил, чтобы какой-то пустяк стал между ними! Он не был при ней в нужную минуту! А ведь она всецело зависит от него!

— Ты прощаешь меня? — быстрым шепотом спросил он.

Тото смеялась, откинувшись головкой назад, и говорила у самых его губ:

— Ты понимаешь, мы поссорились, ты и я! Мы потратили зря целый чудесный день! О Ник, как мы могли! Ник, скажи, ты, правда, ревновал?

— Да, ревновал. Треверс свободен, он от тебя без ума. И, кажется, я в первый раз понял все по-настоящему, все, что касается нас с тобой, — когда он попросил: "Дайте мне адрес Тото!" — и я не мог дать.

— Нет, довольно, довольно! Я больше слушать не хочу. У тебя опять твой клубный гость, а ты здесь со мной, и сейчас полночь, и ничто на свете ничего не значит — лишь то, что мы вместе, что мы простили друг другу. И я рада, что ты ревновал. Я сама могла бы страшно, безумно ревновать тебя. Я ужасно не люблю, когда ты уходишь, и все думаю, что ты встретишь изумительную красавицу, а она увидит, какой ты дорогуша, и так и скажет тебе. Я… я собственница… особенно… особенно, милый, после полуночи!

Кофе, тосты, черносмородиновое желе, царица Савская в ночном туалете, очень напоминающем детское крестильное платьице, и с бледно-розовыми бантами, два раскрытых окна, открытая дверь и Ник — в пестром халате, который Тото выбрала за зеленый фон, — переходящий из комнаты в комнату, бреющийся и разъясняющий Тото, что именно он намерен сказать ее матери.

Тото — с мудростью, у женщин, по-видимому, врожденной, а мужчинам совершенно недоступной, — слушала, никаких замечаний не делала и, не соглашаясь ни с одной фразой, произнесенной Ником, одобрительно улыбалась ему. Она совершенно не хотела, чтобы Ник с утра пришел в дурное настроение, из которого ей придется потом выводить его весь день. Свидание с Вероной казалось ей и ненужным, и бесполезным; оно не изменит ничего ни на йоту, только взбесит Ника и даст возможность Вероне наговорить ему неприятных и, по всей вероятности, обидных вещей.

Выговорившись, Ник остановился перед ней и довольно уныло спросил:

— Как ты думаешь, годится?

— Звучит великолепно. Но надо ли тебе идти непременно сегодня? Сегодня? Я задумала маленький пикник.

— Я считаю, что раньше надо покончить с этим вопросом.

— Да, но завтра может пойти дождь, а сегодня день такой чудный. И, по-моему, ссориться и серьезно объясняться даже как-то уместнее в плохую погоду. Ты не находишь?

В конце концов, они отправились в автомобиле в Сассекс, с тем что начнут играть, как только попадут в подходящую местность.

Игра заключалась в том, что они вдруг сворачивали с большой дороги на какой-нибудь проселок и начинали заниматься исследованиями.

Сегодня, по пути в Гастингс, после Тонбриджа, Тото открыла идеальную дорожку, с изгородями по обе стороны, усеянными цветами боярышника; на полдороге кто-то очень кстати развел фруктовый сад, белые шапки деревьев красиво выделялись на ярком небе.

Тото остановила автомобиль.

— Два часа, чудесный день — и все к лучшему в этом лучшем из миров!

Она сняла шляпу, и солнце заиграло в ее волосах, а личико под блестящей волной волос стало совсем прозрачным.

— У тебя усталый вид, — озабоченно сказал Ник, — у тебя синяки под глазами, Бэби!

Они позавтракали превосходными сандвичами приготовления Анри, крутыми яйцами, шоколадным тортом и персиками; Ник пил виски с содовой, а Тото — кофе из термоса.

Затем они заперли автомобиль и отправились на исследования.

Было очень тихо кругом, так тихо, как бывает только в два часа пополудни в июне, когда все бездействует, пронизанное солнцем, когда слышен только говор насекомых, а все другие звуки доходят словно издалека, чуть ли не из другого мира.

У старых деревянных ворот стоял ослик, погруженный в размышления о жизни и чванившийся своими ресницами.

Тото и Ник поздоровались с ним; он хлопнул ухом; они прошли немного дальше и увидали черную овцу. Тото сказала; "Из нашей братии" — и Ник нахмурился, а она, заметив это, попеняла на себя за неосторожные слова.

Черная овца оказалась очень веселой, что еще больше увеличивало сходство (подумала, но уже не сказала Тото), так как и Тото была весела и, разумеется, обожала жизнь.

Позже, после того как они отдохнули и Тото немного подремала, они пили чай в коттедже, причем им подавала не славная старомодная крестьянка в голландском или каком-нибудь другом чепце, как описывается в романах, а очень живая и стройная молодая женщина, жена моряка, которая говорила о Лондоне с горячим увлечением и о некоей харчевне вблизи Стедфорд-Эст, как о райской обители по сравнению с сельским Сассексом, отнюдь, по ее мнению, не напоминавшим последнюю.

— Но, — закончила хозяйка, кивая перекисеводородной головкой, — в жизни нельзя иметь все сразу, а мне нужен был Билл. Ну, и… чтобы получить то, что хочется, приходится поступаться другим, — так я полагаю.

Она провожала Тото и Ника глазами, пока они не скрылись из виду.

— Без ума друг от друга, а бьюсь об заклад, что невенчаны, — громко изрекла она, чем доказала, что в Стедфорд-Эсте, так же как в Оксфорде, познают путем наблюдения или изучения.

Солнце садилось, когда Ник и Тото ехали домой. Его рука лежала у нее на колене. Они почти не говорили, Тото клонило ко сну, а Ник задумался. Он не забыл о предстоящем визите к Вероне, и хотя мысль о нем была ему неприятна, он сознавал, что этого свидания не избежать, да он и не хотел уклоняться; это Тото пыталась помешать. В общем, он даже доволен, что так вышло, — утром он был чересчур рассержен, и преимущество с самого начала было бы не на его стороне. Он вспомнил, — как об одном из немногих обстоятельств, говоривших в его пользу, — что в Париже он сделал завещание, по которому все оставлял Тото, — его, по крайней мере, он мог показать Вероне.

Не надо ли увезти Тото из Англии? Уехать на время, пока развод не закончится? Быть может, это разумнее всего.

Он покраснел под загаром, вспомнив про ее вчерашнее свидание с Вероной. Как не повезло, что его не было дома именно тогда, когда он должен был бы быть!

Помогая Тото выйти из автомобиля, провожая ее до лифта, он решил тотчас телефонировать Вероне и побывать у нее сегодня же вечером.