Джон Фаулз - Облако

– Они не смертельны, дорогая. Мы бы услышали ее крик. Скорее всего, она просто ушла.

Изобразив Гамлета перед гадюкой.

Сэлли передает Бел полотенце.

– Оно же мокрое, – сетует, ежась, Эмма.

– Дитятко малое, – говорит Кандида.

Поль отворачивается, криво улыбается Питеру.

– Что действительно необходимо на пикнике, так это полковой старшина старого закала.

Питер усмехается.

– Отличный день. Роскошное место. Надо будет его где-нибудь использовать.

– Извини, что так вышло с Кэти. С ней и впрямь очень трудно.

– Надеюсь, причина не в нас.

– Господи, нет. Просто… Бел тревожится.

Твердый голос Бел:

– Эмма, если ты не умолкнешь, я тебя отшлепаю.

Мужчины оборачиваются, Эмма стоит, поджав губы, вот-вот заревет, мать споро вытирает ей ноги. Кандида, чтобы показать, что она ничуть не устала, потому что уже взрослая, проходится колесом. Бел натягивает на Эмму кирпично-красные брючки, застегивает пояс, целует ее.

– Ну что ж, – произносит Поль. – Марш вперед, труба зовет.

Он идет к тропе первым, рядом Кандида. За ними Питер, держащий за руку сына.

– Роскошный денек, Том, верно?

Следом Бел и Сэлли с Эммой между ними, расспрашивающей о раках.

Минута, и голоса стихают, пикниковая полянка пустеет; старый бук, трава, удлиняющиеся тени, валуны, лепет воды. Удод, черный, белый, светло-коричневый, прилетев из-за реки, садится на одну из нижних веток бука. Помешкав, спархивает на траву, туда, где все они сидели; застывает, подрагивая веерком на макушке. Потом стремительно бьет кривым клювом, и муравей умирает.

У Эммы развязалась одна из сандалий, и Бел опускается на колени. Сэлли идет дальше, нагоняя Питера с Томом. Эмма, она уже снова шагает, начинает рассказывать матери, - взяв с нее клятву, что та ничего не скажет Кэнди, которую она так и не простила за растоптанный хворостинный домик у плотины, лесной дом принцессы Эммы, который помогали построить звери, - сказку тети Кэти, вернее, переработанную ее версию, завершающуюся без каких-либо недоговоренностей. Впереди Сэлли идет бок о бок с Питером, который по-прежнему держит сына за ладошку. Он рассеянно обнимает ее свободной рукой. Сэлли принюхивается к его плечу.

– Чьим это кремом от загара ты пользовался?

Он тоже принюхивается.

– Бог его знает. Валялся какой-то рядом.

Питер подмигивает, строит рожицу.

- Тому теперь хочется жить здесь.

Она нагибается к мальчику.

– Правда, Том? Тебе тут понравилось?

Малыш кивает. Там, где тропа сужается из-за густо разросшегося подлеска, им приходится передвигаться гуськом. Питер выталкивает Тома вперед. Сэлли идет последней, глядя Питеру в спину. Тропа расширяется. Том спрашивает, не пойдут ли они завтра опять на пикник.

- Все может быть, старина. Не знаю. Во всяком случае, мы отлично повеселились.

Сэлли шагает почти вплотную к Питеру, не прикасаясь, вглядываясь сбоку в его лицо.

– Ты уверен, что не видел ее?

Он оборачивается к ней. Сэлли глядит на тропу.

Говорит:

– Ты пахнешь, совсем как она этим утром.

– Лапушка. Ради Бога, – и следом: – не будь дурой. Может, это и ее крем. Я просто подобрал его после еды.

Она по-прежнему не отрывает глаз от тропы.

– Я не заметила его, когда мы укладывались.

– Ну, значит, она забрала его, уходя. И ради Бога, не будь ты такой…

Он отводит взгляд.

– Большое спасибо.

– Сама напросилась.

– По крайней мере, я знаю теперь, что я – зануда.

Он дергает сына за руку.

– Слушай, Том. Давай наперегонки. До того дерева. Готов? Вперед!

Он пробегает несколько шагов и позволяет четырехлетнему сыну догнать его и обогнать.

– Твоя взяла! – он снова берет сына за руку, они оборачиваются к медленно приближающейся Сэлли. – Том победил.

Сэлли посылает мальчику слабое подобие улыбки. Питер берет у нее корзину, на миг прижимает ее к себе свободной рукой, шепчет ей в ухо: «По правде сказать, она мне безумно нравится. Но занятия некрофилией я отложил на старость».

Она отстраняется, успокоенная только отчасти.

– Ты заставил меня почувствовать, насколько ненадежно мое положение.

– Давай, Том. Возьми Сэлли за руку.

Они идут дальше, малыш между ними. Он шепчет над головой сына:

– Тебе следовало отыскать для этого причину получше.

– Ты только что назвал одну.

– Значит, ничья.

– Ты не хочешь ничего принимать во внимание.

– Кто бы говорил.

– Тебе просто нужно, чтобы я сидела с твоими пижамами. Весь день. А ты бы забыл, что я существую.

Он вздыхает; и это избавляет его от необходимости что-то отвечать. Впереди, там, где расступаются, открывая первый луг, деревья, видны Поль с Кандидой, стоящие на открытом месте и глядящие назад, в небо. Заметив их приближение, Кандида взволнованно указывает вверх. Листва мешает им понять, на что. Однако, выйдя на луг, они понимают.

Облако, но облако удивительное, такое, что запоминается раз и навсегда, – оно настолько ни на что не похоже, настолько не вяжется с погодой, что мгновенно бросается в глаза даже самому неприметливому человеку. Облако наползает с юга, из-за утеса, к которому карабкался Питер и близость которого к пикниковой полянке, верно, и скрыла от них то, что стало давно уже очевидным на равнине, поэтому кажется, будто оно подкралось незаметно, роковое, зловещее, - гигантская, серая с белой опушкой лавина, высящаяся над каменной стеной, безошибочно предвещая бурю. Всегда предсказуемую по жаре и неподвижности дня… и все-таки поражающую. По-прежнему тихий, безветренный солнечный вечер вдруг оборачивается жутковатым, поддельным – злобной насмешкой, зубьями умело расставленного капкана.

Питер говорит:

– Иисусе Христе. Откуда ж оно взялось?

Поль стоит, скрестив руки, смотрит на облако.

– Иногда так бывает. Слишком большая жара, установившаяся слишком внезапно. А потом – холодный воздух с Пиренеев.

Кэнди смотрит на Сэлли.

– Гроза на всю ночь, – и следом: – мы волнуемся за Кэти.

Поль улыбается, треплет ее по волосам.

– Кэти его увидит. В любом случае, она, скорее всего, уже дома. Ты лучше за нас поволнуйся.

– Спорим, ее там нет, – Кэнди, не выносящая снисходительного тона, поднимает глаза на отца. – Спорим на два франка, пап?

Не отвечая, он подхватывает с земли корзину, заходит Питеру с Сэлли за спину.

– Знаете, вы шагайте, а я дождусь Бел, – он роется в кармане. – Вот ключ, Питер.

Поворачивается:

– Кэнди, доведи их до дому, ладно, и…

Кандида показывает пальцем:

– Вон они. Плетутся, как всегда.

Все оборачиваются. Бел с Эммой неторопливо выходят из-под деревьев, Эмма, что-то рассказывающая, идет впереди, потом возвращается к матери, чтобы заглянуть ей в лицо. Но обнаружив, что лицо это поднято вверх, разворачивается и бегом припускается к стоящим на лугу. Поль идет к Бел.