Стефан Жеромский - Пепел

Князь Понятовский очнулся от раздумья и с улыбкой сказал:

– Что до сражения в Фалентах, то это, пан бригадный генерал, кажется, вас имеют в виду…

– Я готов, – с поклоном ответил Сокольницкий.

– Да, да, вы всегда готовы, когда нужно скакать вперед, – прибавил Фишер.

– Итак, – решил Понятовский, – генерал Беганский [547]с третьим пехотным полком и четырьмя пушками стоит в Михаловицах и защищает там около усадьбы проходы между тремя озерами. Каменский стоит в Яворове с двумя батальонами восьмого и вторым батальоном первого полка. У него шесть пушек. Вы, пан генерал, сегодня на рассвете займете Малые и Большие Фаленты, дворец, ольховый лес, дороги и плотину. Вы знаете эти места?

– Знаю.

– Какие бы следовало взять батальоны? – обратился князь к начальнику штаба.

Фишер вынул из портфеля списки и вместе с Пеллетье углубился в изучение их. Немного погодя начальник штаба прочел:

– Первый батальон первого пехотного полка, первый батальон восьмого полка, только что прибывший из Модлина под командой Годебского, один батальон шестого полка. Батарея молодого Солтыка. [548]

Сокольницкий слушал, стоя навытяжку. Князь по пальцам считал батальоны.

– Итак, пан генерал, в вашем распоряжении четырнадцать стрелковых рот, две гренадерские и две роты разведчиков. Всего две тысячи пятьсот человек. Шесть пушек. Вы можете упорно защищаться.

– Особенно имея в тылу озеро и болото, а для отступления, в случае неудачи, плотину, – насмешливо и заносчиво сказал Сокольницкий.

– Больше нельзя дать, – проворчал Фишер. – Если вас окружат и возьмут в плен, Рашин останется без защиты.

– Ну, до сражения дело дойдет не скоро. Австрийцы – народ не очень решительный, – проговорил князь. – Я ведь их знаю. Что касается плотины, то, конечно… Но мы вам окажем поддержку. Мы тем временем будем рыть дальше наши окопы в Рашине. Я хотел бы вывести их за варшавскую дорогу к Михаловицам и по берегу Рашинского озера в другую сторону. Укрепим костел с оградой и еврейские дома, раз уж приходится тут обороняться.

Сокольницкий сел за стол и под диктовку Фишера и Пеллетье стал писать приказ по армии. Князь подписал его и, торопливо попрощавшись, тотчас же ушел. Вслед за ним ушел и Пеллетье. Фишер собрал свои бумаги, накинул плащ на плечи и тоже собрался уходить. Уже в дверях он сказал бригадному генералу:

– Дай бог счастья!

– Дай бог! – ответил бригадный генерал.

Когда все ушли, Сокольницкий тотчас же вернулся к постели, на которой Рафал сидел на корточках и слушал.

– Не спите? – буркнул Сокольницкий.

– Не сплю, пан генерал.

– Умирать не собираетесь?

– И не думаю.

– А как же ваша ужасно тяжелая рана?

– Все в порядке.

– Теперь будете спать или нет?

– Не буду, пан генерал.

– Наверняка?

– Наверняка, пан генерал.

– Так послушайте. Приказ о выступлении отдаст начальник штаба, а я подремлю еще до рассвета. Понимаете? Подремлю до рассвета. Как только начнет светать, прошу разбудить меня. Разбудите?

– Разбужу, пан генерал.

– Подумайте. А то если заснете…

– Разбужу, пан генерал!

Сокольницкий бросился на постель. Рафал решил воспользоваться случаем и сделать карьеру.

– Пан генерал, – смело сказал он, – соблаговолите выслушать меня.

– Только покороче, покороче!

– Разрешите мне сопровождать вас в этом походе.

– В качестве?

– В качестве… в качестве…

– Короче!

– В качестве… простого подпоручика â la suite. [549]

– Я не имею права на это, да и не знаю такого чина. Я только бригадный генерал, а вы раненый офицер. Когда стану главнокомандующим in partibus infidelium, [550]не забуду, что мы с вами спали под одним одеялом.

– Я уже здоров, но не знаю, где мой эскадрон. Кажется, за Равкой. Разрешите, пан генерал, находиться в этом сражении при вашей особе без всякого чина, пока я не найду свою часть.

– Ладно, разбудите меня, как только забрезжит свет. А теперь, будьте добры, помолчите и… ну вас к дьяволу!

Через минуту генерал уже храпел.

Как только тьма настолько поредела, что из мрака выступили окна в большой комнате, Рафал перелез через спавшего мертвым сном генерала и кое-как надел поскорее свою форму. Из-за толстого слоя бинтов на боках он не смог застегнуть мундир. Рафал стал дергать генерала за плечо.

– Кто это? Чего тебе? – сердился генерал.

– Светает, пан генерал!

– Уходи, не то убью!

– Ни минуты не дам вам спать, пан генерал. Светает!

Видя, что слова не действуют, Рафал прибегнул к силе. Сокольницкий раскрыл, наконец, глаза и стал ругаться на чем свет стоит. Еще не совсем очнувшись от сна, он спросил:

– Что, атака?

– Атака! Атака!

Наконец генерал очнулся и сел на постели. Через минуту он встряхнулся и вскочил на ноги.

– Ну, слава богу, хоть немножко поспал! Черт! Я уже никогда в жизни не высплюсь как следует. Ну! Начинаем!

– Пан генерал, разрешите сопровождать вас…

– Ах да, вы ведь мне об этом что-то говорили. Что же мне с вами делать?

– В качестве обыкновенного зрителя…

– В сраженьях нет зрителей. Должен вам сказать, что мы не на bal paré [551]идем на эту плотину. Где стоит ваш полк?

– Не знаю.

– Погодите. Вы говорите по-немецки?

– Говорю.

– В самом деле?

– В самом деле, пан генерал.

– Ну, ладно. Вы мне понадобитесь как переводчик… в случае, если мы захватим пленного. Чего же это вы ходите, как мамка, с расстегнутой грудью?

– Перевязка.

– Перевязка. Ну-ка покажите. Шестой полк. Первого набора. Под Тчевом были?

– Был.

– Под Гданьском?

– Был, пан генерал.

– В качестве «зрителя»?

– Собственно…

– Понятно! Только имейте в виду, что я вас лечить не буду. Можете оставаться при мне и делать что хотите. Ольбромский. Помню его! Хороший был офицер, хотя кисляй и мечтатель. Ну, в путь-дорогу!

Они вышли на воздух. Поля тонули еще во мраке. Бесконечной равниной простирались они на восток и на запад. В стороне Яворова на широко разлившейся реке, на озерах чуть заметно алела заря… Пронизывающим холодом тянуло с юга, от долины Равки.

Рафал сбегал во двор, быстро достучался к людям, и те моментально подвели ему оседланного Братца. Генерал велел запрячь себе лошадь в небольшую бричку. Вскоре он ехал в Рашин с грязным батраком на козлах. Ольбромский сопровождал его верхом…

Еще издали на дороге и около укреплений, перед Рашинским костелом, они увидели ровные шеренги солдат. Черные конфедератки с орлами и одинаковые помпоны, короткие мундиры с белыми нагрудниками, белые штаны, гамаши и башмаки рисовались во тьме длинными линиями. За церковным домом на низком берегу озера пушки и обоз образовали темный неровный бугор. Вправо и влево от дороги, между Опачей и Рашином, белели в поле палатки. Кое-где стлался еще дым догоравшего костра. У дороги по всей долине стояли конные уланские пикеты со значками в чехлах, с пистолетами, наготове, неподвижные, синие в тумане и тишине. Трепет и печаль охватили Рафала при виде этих войск, объятых сном. С нетерпением ждал он тревоги, выстрела…