Луи-Фердинанд Селин - Ригодон

– Убираемся восвояси!

Полагаю, для нас во всем таится опасность… эти птицы, я убежден, появились из разрушенных вольеров… должно быть, они, как и мы, бежали оттуда, из немецких разбомбленных зоопарков… во всяком случае, мои трости!.. С большим усилием поднимаюсь на ноги!.. И – на трамвай!.. Я повторяю, конечная остановка… оттуда мы пришли… и вернемся той же дорогой…

По правде говоря, этого уже достаточно… 791 страница… уф!.. Хватит?… Хватит?… Вот видите! Я был «вовлечен» и выложился полностью… речь о том, чтобы с этим покончить… о, не то, чтобы мне этого хотелось!.. Но разве Ахилл не раскошелился на «аванс», чтобы я задумался… не будучи ни геем, ни кокаинистом, ни преступником, у меня нет никакого оправдания… долги, если вы министр, это сущие пустяки… а если вы академик, ваши слабости поймут… но что касается меня, то, вы же понимаете, как бы я ни ссылался на «Путешествие», не твердил, что это веха, что все, написанное с тех пор, не более чем «вымученные имитации, жалкая галиматья»… меня же немедленно пошлют к черту!

– Эх, никто даже не прочел ваше «Путешествие…»… Надменный слабоумный старикашка!

Нечего ответить!.. Молодежь тупа беспросветно, что с этим можно поделать?… Для нее существует только кино! Пропащая юность!.. Ни один постановщик не умеет читать… дополнительный довод!.. Кино ни в чем не сомневается и не догадывается ни о чем… об этих отважных! Браво!.. Если вы написали 791 страницу, ах! – что бы вы ни говорили, а дело пойдет! Особенно, не правда ли, когда эта хроника не так уж радостна… и возможно, мне стоило бы больших трудов позабавить вас чем-нибудь?… Не то, чтобы я нарывался на трагедию, вы заметили!.. Я ее избегаю… я избегаю… но… трамтарарам! В наших тяжких обстоятельствах было важно, чтобы нас не догнали… если бы мы остались на улице Жирардон, с нами бы тут же расправились… утонченная «коррида», Зубоврачебный институт или вилла Саид [77]… каторга Ахилла достаточно сурова, допускаю, особенно с учетом моего возраста, но все же это детские игрушки в сравнении с тем, что нас ожидало бы… сдирание кожи заживо, во-первых… а во-вторых, поджаривание на вертеле с мелко нарезанным луком, перцем, на медленном огне… можете мне поверить… ох, и бардак же!.. Как они были похожи, и те и другие! Кусто тоже порядочная сволочь, и бешеный Сартр… это я вам говорю, я видел пыточные орудия совсем близко, клинья и специальные колодки у господ Петьо, и те и другие… где это? Вы спрашиваете… я не задумываюсь, ответить ничего не стоит… под постоянным присмотром LVF, видите ли, в бывшем «Интуристе» на углу Комартен-Обер… там в подвале, очень просторном, глубоком, в духе Пиранезе, в этом месте, совершенно невероятном!.. Вы могли бы убедиться, что они позаботились обо всем… я вам повторяю: напротив «Аммана» [78]… видите, что я совершенно беспристрастен, настоящий историк… они были садистами – и те и эти!.. Ригодон все это! Славные такие приспособленьица, чтобы вы подпрыгнули до потолка!.. Выбитые, потом поджаренные мозги, рабы, брошенные на съедение жирным муренам, христиане, отданные на растерзание ягуарам, коллаборационисты на вилле Сайд… а завтра, так уж повелось, вы мне расскажете о новостях… об этих кипящих котлах на всех перекрестках… для кого? Для кого?… Для вас, черт побери! Чтобы вы варились на медленном огне, испуская истошные крики… маленькая деталь, которая меня немного коробит, против которой я протестую, это моя галантность… что было бы, например, если бы Гитлер выиграл, до этого оставалось так немного, понимаете, – говорю вам это сегодня – все они были бы за него… За того, кто повесил больше всех евреев, за того, кто был номер один… нацистом… кто выдрал чертову требуху из Черчилля, потрясал сердцем, вырванным из Рузвельта, пылал самой нежной любовью к Герингу… но все мгновенно забыто и с той и с другой стороны, они устремляются друг к другу, им плевать, какой член они отдавят, главное, достать до самой печенки… о, с каким удовольствием они раздавили бы чарочку с Адольфом, говорю вам, до этого оставалось так немного…

Я имел право, согласитесь, – 796 страниц! – передохнуть немного… о, не отправлять послания!.. «Отправители посланий» – люди другого сорта, философски-придурковатого, лучше с ними не связываться, тонешь в их эманациях, лужах мочи, террасах, аббатствах… закомплексованы, заморочены, запутаны, вы себя уже не сыщете днем с огнем… тук! Тук!.. Кто-то стучит… гав! Гав! Рр-р! Тью! Тюи!.. Я изображаю свору собак… и шум деревьев, и птиц… и др-ринь! Дверь!.. И чертова кошка… это какой-то смельчак!..

– Войдите!.. Войдите!..

– А, здравствуйте!

Это Дюкурно! Он, это серьезно… он не приходит просто так… очень скоро мы достигаем согласия… ах, еще несколько мелких неурядиц… теперь порядок… тончайшая интонация… запятая… надо остерегаться редакторов, у них такой основательный «здравый смысл»… основательный «здравый смысл» – смерть ритма!.. Все мы любители увлекательных интрижек с порочными женщинами, я знаю, что говорю… Дюкурно пришел ко мне ради NRF… Вы понимаете, утрясти тонкие и острые фигли-мигли, снять скорлупу с яиц… на бумаге, как вы знаете, целые тонны тонкостей из самой глубины земли, от мадам Болльоре… немножко ретуши, если можно, никто не посмеет возразить!.. Представьте!.. «Путешествие» и «Смерть в кредит»… должны появиться к концу года, она способствует… подумать только!.. Поскольку он здесь, то мы поговорили о том о сем… о Бальзаке, к примеру!.. Бальзак, вроде бы, приезжал в Медон… он, говорят, жил в Бельвю у графа Аппоньи, в то время посла Австрии… Дюкурно – «бальзаковед» и «немножко дилетант»! Нет, не согласен!.. Очень серьезный ученый!.. Он не жалел труда, отыскивая следы Бальзака и этого графа Аппоньи… но все поиски оказались напрасными!.. В мэрии… в земельном кадастре… у нотариуса… ничего!.. Если у какого-нибудь читателя есть какая-либо идея на этот счет, то пусть он будет так любезен сообщить мне… мы дошли уже до этого… «а вы?» спрашивает меня Дюкурно… «как ваши дела?»

Мой дорогой Дюкурно, издательство с четырьмя процентами от продажной цены тиража, которые выплачиваются автору, не способно обеспечить ему достойную жизнь! Совершенно очевидно, четыре процента означают плевок в лицо музам… авторы «Плеяды» не станут жаловаться, они все уже покойники… за исключением двух… трех… из них, еще живых… Крутой… Коротышка… и я, издающий предсмертные хрипы… Крутой богат… Коротышка не нуждается ни в ком, окружил себя античной роскошью, фазан Олимпа, любимчик Академий…

– Вы и ваш случай – поистине вопиющее безобразие, полуживой участник «Плеяды», почти забытый, помнят только ваше прошлое…

Дюкурно говорил правду, но если я возражаю по поводу этих жалких четырех процентов и если «Плеяда» не что иное, как бесстыдная обдираловка, то я еще и оплеван и осыпан оскорблениями, изгнан из пантеона…