Андрей Упит - Le trésor des humbles

Вы говорите, нас считают жуликами и обманщиками? Потому что не верят нашим деревяшкам, изуродованным черепам и обвязанным щекам? А я могу поклясться, — в душе они ужасно хотят, чтобы мы оказались не такими безнадежными калеками. Чтобы мы хитрили и обманывали. Тогда бы их утешала мысль, что не по их вине мы стали такими, пока они сами лежали с женами под теплыми одеялами и чистыми простынями. Мысль о том, что они позаботились бы о нас, не будь мы столь развращенными и ненасытными… не будь мы жуликами и обманщиками.

Если разобраться хорошенько, меньше всего следует говорить о надувательстве и жульничестве в нашей профессии. Наша работа…

Артур Сукатниек не дал ему договорить. Ему хотелось ударить кулаком по столу и заорать. Но он сдержался и сказал ироническим тоном:

— Ваша работа, ваша работа!.. Что вы бросаетесь такими словами, когда речь идет о праздности и дармоедстве самого дурного пошиба!

Нищий развел руками.

— Вот вы и выбили меня из колеи… Я забыл упомянуть, что у меня неважный характер. Когда меня прерывают, я больше не могу поймать нить разговора. О чем же мы говорили? Да, о работе и дармоедстве. Дармоедов вообще нет. И быть не может. Или вы, может быть, хотите переделать мир, который бог создал по мудрости своей? Хотите указать всевышнему на его ошибки? Но я утверждаю, что даже навозный жук и мелкая блошка выполняют свое назначение. Предположим, однако, что вы относитесь к тем, кто не верит в бога и его мудрость. Теперь ведь много таких, и они хотят все объяснить своим, человеческим умом. Но и с этой точки зрения мы не дармоеды. Наша работа — это работа, и больше ничего.

Верно, мы не работаем на фабрике. Мы не таскаем мешки в порту. Мы не водим трамваев и не подметаем улиц. Но этого не делают и многие другие. И вы не делаете — простите за сравнение. Вот у вас стол завален бумагами и всякими письменными принадлежностями. Полки заставлены толстыми книгами. Может быть, многие из них вы сами написали. Но спросите крестьянина, спросите любую базарную торговку, считают ли они работой то, что вы делаете? Если бы мне пришлось ответить… впрочем, это к делу не относится. Одним словом, не подумав, не касайтесь вопроса о дармоедстве. Все зависит от того, с какой точки зрения и как смотреть на вещи.

Сейчас мы смотрим, конечно, с точки зрения всеобщей целесообразности. И тут нетрудно заметить, что наша работа так же необходима и достойна уважения, как и всякая другая. При этом не надо забывать, что мы не крестьяне, не базарные торговки и тому подобная публика, для которой работа — лишь средство набить кошелек и желудок. Мы видим целесообразность пашей работы в том, что она способствует созданию высших ценностей и удовлетворению духовных запросов человека. В этом отношении мы, как говорится, вне конкуренции. Я не стану напоминать о том, какое значение придает Евангелие благодеяниям, оказываемым нищим. На нас в первую очередь и можно упражняться в любви, милосердии и прочих христианских добродетелях. Мы подобны живой книге, в которой любой прохожий найдет прекраснейшие притчи и достойные подражания картины. Примерно об этом мы и говорим. Но не будем отвлекаться от повседневной жизни. Скажем так: у кого-то в семье произошло счастливое событие, и он готов поделиться с ближним долей своего счастья. Конечно, не очень большой долей, не такой-то он дурак. А тут, на углу, сидит нищий с деревянной ногой. Тому достаточно двух, трех, самое большее пяти рублей. А подав пять рублей, он чувствует себя в десять раз счастливее. Разве это плохо? Выходит, и я и он остались в барыше. Или, скажем, какой-нибудь лавочник заключил выгодную сделку. Немного нечестную, как и всякая сделка. На сердце у него и приятно, и слегка тревожно. Ему хочется унять эту легкую тревогу. Но как это сделать? Вон там нищий мерзнет на дожде и ветру. Дадим ему немного. Это можно. Сделано. И лавочник возвращается домой умиротворенный. Ужин кажется ему вкусным, спит он спокойно. Разве ему не хорошо? И разве лавочник не такой же человек? Случается и так: выходит из варьете господин в приподнятом настроении. В руках у него кошелек, и ему кажется, что он может купить весь мир. А ведь дело известное: прокутишь деньги с шансонетками, повредишь своему здоровью, а завтра еще на службу опоздаешь. Такой тоже не поскупится дать нищему. Может быть, посмотрит только внимательней, подумает о чем-то своем и пойдет домой. Так кому же от этого больше пользы: нищему или ему самому?

И даже те дни, когда не удается получить ни единого рубля, тоже нельзя считать потерянными. Можете мне поверить, бывают и такие дни. Тогда мы стоим на улице для напоминания, для контраста. Только при виде нас богатый по-настоящему оценивает свое богатство и благополучие. Иначе бы он знал одни тревоги и заботы. И люди менее зажиточные готовы примириться со своим положением, убедившись, что есть люди победнее их. Если бы на свете не было бедных, все бы были бедны. Запишите, сударь, и это.

Нищий встал. Поднялся и Артур Сукатниек. Странное у него было самочувствие. Что он мог сказать? Он даже не нашел нужных слов и только чуть заметно улыбнулся. Понимай, как знаешь.

— Выходит, что вы такой же полезный и достойный уважения гражданин, как и любой другой… Пожалуй, еще придется извиниться перед вами.

Нищий пожал плечами.

— Вряд ли вы это сделаете. А теперь отоприте дверь. Ключ у вас в том кармане.

— И вы не намерены переменить… профессию?

Нищий снова пожал плечами. Чисто джентльменская манера не отвечать на вопросы.

— А вы можете переменить?

Он был уже у дверей и торопливо обматывал тряпками ногу. Пощупал колено и покачал головой.

— Натер. Вероятно, мало подложено. Завтра эту чертову деревяшку придется привязать к другой ноге… Будьте так добры, помогите затянуть этот ремешок. Немного потуже. Так. Спасибо.

В дверях он обернулся. Теперь это был прежний старик с шишкой на затылке, с черной повязкой на щеке, с робкими, просящими глазами.

— За задержку, сударь, не изволите ли какую мелочь?.. Три рубля? Спасибо, спасибо!

Обернулся еще раз.

— Так вы полагаете, что доктор Фрейденфельд больше не живет на третьем этаже? То-то я не вижу его больше на нашей улице.

Артур Сукатниек постоял немного у закрытой двери. Вот на площадке стукнули к соседям. Нищий запел плачущим голосом:

— Подайте копеечку бедному калеке…

Артур Сукатниек медленно возвратился к письменному столу и сел. Облокотился на страницы своей рукописи. Сжал ладонями виски и задумался.

Рассказ написан и опубликован в 1923 году в сборнике «Метаморфозы».

Упит высмеивает здесь философию эксплуататорских классов, которая оправдывает существование общества, разделенного на угнетателей и угнетенных, богатых и бедных. Рассказ иронически озаглавлен так же, как одна из книг — эссе («Le trésor des humbles» — «Сокровище смиренных» — 1896) известного бельгийского писателя-символиста Мориса Метерлинка (1862–1949), который проповедовал в своих произведениях смирение, покорность судьбе и даже пытался мистически оправдать эксплуатацию.