Андрей Упит - Журдан и Бигоне

— На помощь, граждане! Журдан, на помощь!

Чтобы утихомирить его, Бигоне накинул ему на шею свой пояс и сдавил глотку. Как пса на привязи, потащил он его за собой. Остальные шли рядом и наперебой воздавали разбойному главарю по заслугам. Дети в окнах били в ладоши и показывали язык, когда он обращал к ним свое залитое кровью лицо. Дамы смеялись, когда он с мольбой простирал к ним свои руки с разодранными в клочья рукавами.

На церковных ступенях душегуб повалился. Никакие удары и пинки не могли поднять его на ноги. Дверь в церковь была открыта. Небольшая толпа верующих собралась молить Господа за Святейшего Отца и Его права и за то, чтобы Господь ниспослал геену огненную его недругам. Бигоне вытер со своего лба нечистую кровь и воскликнул:

— Ага! Он не хочет идти дальше. Он захотел вдруг попросить прощения у Богоматери, он хочет покаяться в своих грехах до того, как мы свяжем ему руки и ноги и кинем в реку. Пусть будет так!

И они втащили его по ступеням в церковь. Подтащили к изображению Девы Марии и швырнули на пол. Бигоне воскликнул:

— Молись, собака! Кайся в своих грехах Святой Богоматери, пока мы не отдали твою черную душу на добычу дьяволу и слугам его.

И разгневанные господа, богомольцы и сам священнослужитель на миг затихли, не желая мешать негодяю в его покаянии.

Но этот Богом отверженный и закоренелый убийца, который наверняка не знал ни Вольтера, ни энциклопедистов, ни прочих атеистов, открыл свой заплывший кровью рот и выкрикнул дурным голосом, который напоминал больше собачий лай:

— Плюю я на вас и на…

Его перекошенный взгляд хорошо выражал то, что он хотел сказать дальше. Чтобы предотвратить ужасное, неслыханное кощунство, Бигоне ударил его кулаком в рот. А когда негодяй покачнулся и упал на брюхо, вытянувшись ничком, то все собравшиеся снова накинулись на него, колотя и пиная, что он вполне заслужил. А Бигоне, выхватив у Фальконета шпагу самого Лекье, ткнул его в спину так, что конец ее уперся в каменный пол. Затем они выволокли труп из церкви и бросили посреди улицы на растерзание собакам и воронам. Затем господа, а равно и богомольцы поспешили разойтись и укрыться в своих домах, ибо город поднялся на ноги, безбожный звонарь на колокольне звонил во всю мочь, и чернь уже собиралась в грозные полчища.

Журдан и его свора поздно узнали, что случилось с их другом и атаманом. Но к девяти часам вечера они уже собрались у трупа Лекье. Свирепые вопли, как будто издаваемые дикими хищниками, слышались в толпе, насчитывающей тысячи голов и возрастающей дальше. Со всех концов спешили туда вооруженные негодяи, размахивая кулаками, наполняя все улицы руганью, угрозами и звоном оружия. Все добропорядочные и уважаемые граждане заперли двери, завесили окна и укрылись в глубине своих домов. Одному седовласому старцу, который любопытства ради остался у окна, угодили камнем прямо в лицо. У обувщика Бисолата, который запер дверь, когда в нее пытался вбежать Лекье, разграбили лавку, переломали всю мебель, а самого его с бесчестьем извлекли и бросили в зловонную камеру городской тюрьмы. Труп Лекье положили на покрытые красной тканью носилки и с почестями, положенными только Королям и Кардиналам, пронесли в помещение Магистрата, где всю ночь возле него стоял почетный караул. Все обыватели, жены и дети, любой мог зайти посмотреть и зажечься безумной ненавистью к лучшей части граждан.

Но все это было лишь началом. Журдан созвал и вооружил всех своих людей. К ним тут же присоединилась та часть обывателей, которые поддерживали их партию. И после этого весь вечер и ночь длилась ужаснейшая резня. Журдан повелел запереть городские ворота, расхаживал со своей бандой по улицам и тут же приказывал хватать и волочить в городские тюрьмы всех, кто попадался на пути. Мужчин, законных и незаконных супруг, дочерей, сыновей — всех, без различия возраста и пола. Ночью же этих несчастных, совсем невинных прохожих он лишил жизни следующим зверским образом. Вызывал из камер по двое и, как только те оказывались на месте казни, срубал им саблей головы. Потом вонзал острый клинок в тело и всех, мертвых и еще живых, бросал на Швейцарское подворье. Таким ужаснейшим образом были умерщвлены больше восьмидесяти человек, среди коих были члены Магистрата и другие высокие лица. Преследование продолжалось и в последующие дни. Целые семьи были вырезаны в своих домах, и трупы их брошены в реку Сорг. В бескрайнем отчаянии взирала законная супруга на мужа, погибающего от ножа варвара, дети жалобно молили оставить жизнь их матери, но ничто не могло тронуть каменные сердца закоснелых убийц.

Некоторые пытаются уверить, что Журдан сам не участвовал в этих ужасных деяниях, но все, что мы о нем знаем, не позволяет нам верить этим ручательствам. Во всяком случае, хорошо известно, что он не использовал свое влияние и власть, чтобы после первой ужасной ночи прекратить дальнейшее кровопролитие и спасти жизнь многих невинных людей. Разбушевавшаяся чернь самоуправствовала, покамест Журдан с его бандой занимался поисками своего злейшего врага Бигоне. Но молодой отважный торговец сумел так спрятаться, что его никак нельзя было найти. Напрасно подручные Журдана обшарили все подвалы и прочие укрытия, облазили всю ту улицу, где находилось жилище Бигоне, и стращали, а то и истязали, допрашивая всех его знакомых. Тогда Журдан пообещал пятьдесят луидоров тому, кто представит Бигоне живым или мертвым. Это сообщение было расклеено на всех городских воротах, на базарной площади, у церквей и колодцев, а друг Журдана, печатник Турналь, целую неделю печатал это сообщение в своей газете. Но все было напрасно. Бигоне не объявлялся. Разъяренной банде оставалось только вымещать свою злость на невинных людях. Это они и делали, и посему мы никак не можем оправдать Журдана, как не могла это сделать и лучшая часть авиньонских обывателей.

Десять дней подряд длились эти злодеяния Журдана в Авиньоне. Аббат Мило, как Комиссар Короля и Национального Собрания сам наблюдал за всеми этими бесчинствами, но не пытался предотвратить их, хотя это было в его власти. Несмотря на многократные мольбы, он не хотел отдать приказ стоящему недалеко от города войску навести порядок. Посланные Авиньоном депутаты пожаловались на него Национальному Собранию. Наконец 26 октября три новых французских комиссара, прибыв в Оранж, объявили о своих полномочиях по передаче города и всех окрестных земель под французское управление. В городе началось великое ликование. Люди кричали: «Да здравствует Король!» Все безгранично радовались, что наконец-то ужасы кончились.

Вскоре за новыми Комиссарами Национальное Собрание прислало и воинский корпус под командованием господина Шуази. Седьмого и восьмого ноября господин Шуази со своими солдатами вошел в Авиньон. Тогда весь народ в один голос стал требовать отмщения негодяям. Комиссаров окружила целая стена жалующихся и молящих. Одни требовали освободить их арестованных друзей и родных, другие оплакивали утраченных родителей, детей и братьев. Всюду царило глубокое горе и великий гнев. Кто бы мог не посочувствовать этому? Комиссары немедля приказали закрыть городские ворота и после этого, в ночь на 10 ноября, небольшие группы солдат в сопровождении горожан ходили, арестовывая преступников. Среди многих прочих попался друг и помощник Журдана, печатник Турналь, который спрятался в трещине городской стены. Теперь этот величайший смутьян и горлопан притих. Стиснув зубы, сносил он все удары и пинки, которыми почтенные граждане угощали его полной мерой. Тараща глаза, смотрел он по сторонам, словно на вечные времена старался запечатлеть в памяти тех, кто вел его в тюрьму. Когда некая дама швырнула ему в лицо грязью, он даже не счел нужным утереться, а сказал Комиссару: