Андрей Упит - «Освобожденные»

— Запрягай лошат в телег! Только живо, скот!

Клява рысцой кидается к хлеву, где стоят его дроги. Ему и в голову не приходит мешкать или перечить. Когда при большевиках велели съездить на два часа куда-нибудь, он два дня сряду ругался. Теперь так нельзя. В мозгу одна мысль: только бы больше не били! Спина горит, как ошпаренная. Голова обнажена. Длинные волосы растрепаны, липнут ко лбу, лезут в глаза.

За десять минут лошадь запряжена. Солдаты ходят вокруг, о чем-то переговариваются по-немецки. Иные мимоходом ударяют его плеткой. Но только так, в шутку. Совсем не больно.

Жена стоит там, где стояла. Она не сдвинулась ни на шаг. Кажется, она не видит и не чувствует, что здесь происходит. Она поражена и ошеломлена.

— Поезжай! — кричит барон и прыгает в седло.

Остальные тоже садятся на лошадей, берут карабины в руки. Только один взобрался на дроги. Карабин он держит наизготовку. Клява кое-как усаживается на передке. Лишнюю лошадь один из всадников берет в повод.

Немец, севший в повозку, прикладом тычет Кляву в плечо. Больно ударяет острым краем. У Клявы по локоть немеет рука. Чуть не выскользнули вожжи. Хорошо, что успел подхватить другой рукой. Дергая вожжи, он подгоняет лошадь. Кнут он забыл. Без кнута лошадь идти рысью не заставишь.

— Поезжай, скот! — орет барон еще яростнее прежнего.

Клява подается вперед в ожидании нового удара. Но барон едет рядом и нахлестывает его лошадь. Ей словно подменили ноги. Седок Клявы, молодой мальчишка с едва заметным пушком на верхней губе, растянулся во весь рост. Ногами уперся Кляве в спину так, что тот с трудом держится на телеге. Остальные едут сзади. По два. Один все еще держит миску с мясом. И все ест, словно с голодухи.

Поднимаются на пригорок, где дорога на повороте чуть взрыта.

Проезжают шагов тридцать, не больше.

И вдруг Клява замирает, кровь бросается в голову. Руки не чувствуют больше вожжей. На мгновение он забыл, кто его окружает.

Из-за низкого ольхового куста на взрытом повороте дороги им навстречу выходит человек. Он в полупальто. На плече винтовка. Петерис!..

Он останавливается. Видимо, не может решить, кинуться ли ему обратно или в сторону.

На его счастье, неподалеку, где-то за соснами, раздается выстрел. Всадники, насторожившись, на миг поворачивают туда головы. Петериса они замечают только тогда, когда он, уже подавшись немного назад, за ольховым кустом опускается на землю. Сумасшедший, что он делает?..

Всадники тоже останавливаются, осаживают лошадей. Клява машинально сдерживает и свою.

Барон еще сильней выпучил и без того выпученные глаза. Вот-вот они выскочат из орбит. Он раскрывает рот. Сверкают большие передние зубы. Но он не успевает ничего сказать.

Из куста гремит выстрел. Резкий, заунывный звук так и впивается в мозг. Пуля свистит над головой. Петерис второпях взял чересчур высоко. Лошади пугаются, вздрагивают. Сумасшедший, что он делает!..

За первым выстрелом второй, третий, четвертый, пятый… Кляве кажется, что пули летят совсем рядом. Вдруг лошадь под одним из немцев всхрапывает, поднимается на дыбы и валится головой вперед. Солдат кувырком летит через ее шею и остается лежать ничком на песке. Лошадь храпит и брыкается, лягает его.

Всадники отвечают беспорядочными выстрелами. Непонятно, поворачивают ли они сами или же их уносят лошади. Немцы врассыпную скачут по дороге и полю, обратно к хибарке Клявы. Некоторые отстреливаются. Сидевший на телеге спрыгнул с нее и бежит за остальными. Клява, дернув вожжи, тоже поворачивает свою лошаденку.

Чуть погодя из ольхового куста снова раздаются выстрелы. Один за другим пять выстрелов. Пули опять жужжат возле Клявы. Но ему не страшно. Об этом он и не думает — на уме у него только одно: сумасшедший, что он делает? Застрелят, как пить дать! Один против десяти!..

Спина уже не болит. Он дергает лошадь и мчится галопом. Знает, что стреляют не в него.

Дроги с грохотом подпрыгивают. У Клявы пересохло во рту, словно от сильной струи горячего воздуха. Солдат, сидевший на телеге, лежит ничком поперек дороги — каска слетела, но зацепилась ремешком за подбородок. Из затылка черной струйкой бьет кровь, течет по уху и виску. Немец дрыгает ногами, как недавно та лошадь. Одну руку он подмял под себя, а другой как-то странно, словно играя, колотит по песку. Клява проехал по его ногам.

А выстрелы все трещат и трещат. Может, Кляве только так кажется? В ушах гудит. В висках громко стучит кровь.

Он отпускает вожжи и прямо вываливается из дрог. Как очумелый, машет жене, хочет крикнуть ей. Но губы словно слиплись, не могут произнести ни слова.

Жена стоит, где стояла. Только повернулась и смотрит на пригорок. Она как будто не слышит выстрелов, не видит, как немцы, осадив взбесившихся лошадей, поворачивают обратно. Она видит только ольховый куст, маячащий зеленым клубком на пригорке.

Всадники разбились на группки. Только двое скачут по дороге. Четверо — справа и трое — слева. Ясно… они обходят. Окружат. Схватят.

Клява непроизвольно вскидывает руки. Хочет что-то крикнуть сыну. Но снова опускает их, не издав ни звука.

Нет уже никакого смысла. Петерис поднялся из своего укрытия. Раньше, чем всадники снова показались на дороге. Он понял то, что понял бы каждый. Девять конных от одного пешего не побегут.

Клява смотрит. Не только глазами, всем существом. Он задыхается, сжимает руками частокол, чтоб не упасть.

Недогадливый, почему не бежит обратно за горку или в сосны! И Клява, словно на пригорке он сам, понимает почему. Сосны редки, и между ними можно свободно проехать верхом. А по другую сторону дороги ровный луг. За пригорком открытое поле: там от конных не уйти.

Но Петерис бежит к загону. Это близко. Не больше ста шагов. Там густой ивовый и ольховый кустарник. Вдоль него оставшиеся от войны траншеи. А в одном шаге от них, скрытые в кустах, два ряда проволочных заграждений. В первом проделан узкий проход, и совсем в другом месте — во втором. Только тот, кто знает, найдет их. Верхом не проехать.

Петерис бежит, пригнувшись, винтовку держит на весу. Бежит так, как не бежал еще никогда в жизни. А немцы, отгадав его намерение, мчатся во весь опор, пытаясь опередить беглеца.

Клява еще крепче сжимает частокол, чтоб удержаться на ногах. Ему чудится, что бежит он сам. Ноги отяжелели, словно налились свинцом. Он задыхается. Сейчас свалится… В глазах темнеет.

Всадники вскидывают карабины. И это спасает беглеца. Возбужденные, со скачущих лошадей они целятся неточно. К тому же лошади сбавляют ход, и беглец выгадывает несколько секунд. Этого достаточно.

На миг он пропал в траншее. Затем шапка его еще мелькнула за крайним, более низким кустом. И Петерис исчез.

Перед первыми кустами лошади поднимаются на дыбы. И в этот миг из кустов гремят еще два глухих выстрела. Он стреляет из револьвера… Не найдя прохода, всадники скачут дальше, в объезд. Один отстал. Он без шапки. Припал к шее лошади. Руками вцепился в гриву.