Андрей Упит - Поездка Вилнита на восток

Но тут сзади кто-то вскрикнул и вспугнул птичку. Вилнит сердито оглянулся. Ну конечно, кричала женщина в клетчатом платке. Но вот она подбежала, и это была вовсе не женщина в клетчатом платке, а его собственная бабушка! Вилнит не успел ни удивиться, ни обрадоваться; бабушка подхватила его, прижала к груди, стиснула, взяла на руки, снова опустила на землю и снова подхватила. Вилнит не привык к таким нежностям и стыдливо отвернулся. А в это время с горы, задыхаясь, бежал дед с мокрыми, всклокоченными волосами, вытаращенными глазами и с таким перекошенным от волнения лицом, что неприятно было глядеть.

— Куда это вы забрались? — деловито спросил Вилнит. — Вас совсем нельзя было найти!

— А ты долго нас разыскивал, сынок?

Вилнит хотел было рассказать про школу, про скверных мальчишек, про того парня, который запустил в него комом земли, но сдержался. Ему совсем не хотелось, чтобы его жалели, а дедушка с бабушкой без этого не могут. Что было, то прошло… Вилнит пожал плечами и махнул рукой.

Бабушка шла впереди, дед сзади, а Вилнит между ними. Крылечко нового их жилища его не поразило — видел он и повыше. Печка тоже оказалась меньше, чем в избе пристанционной деревни. Комната была без полатей, стены оклеены обоями. Пять небольших окошек, два накрытых скатертями столика… В углу, на полу, их узлы и чемоданы. Кровать застлана одеялом. Вилнита усадили за стол и угощали, как знатного гостя. Бабушка купила масла и яиц, а в сеточке у нее оказался целый килограмм сладкого печенья. Бабушка и дед смотрели, как он ест, и, наверно, догадывались, что нелегко ему пришлось в дороге. Дед смущенно покрякивал, а бабушка несколько раз вытерла уголком фартука глаза. Хорошо делают, что не пристают с расспросами. Вилнит мог их за это только похвалить. Ему было сейчас так хорошо, что не хотелось омрачать эту встречу даже воспоминаниями о пережитом. С мужчиной всякое может случиться в жизни, нельзя же по каждому случаю поднимать крик. Однако выдержать до конца характер ему все же не удалось. Когда бабушка хотела унести узорчатую палку, пришлось рассказать про мальчика с козочкой в осиновой роще и про старика с большим клетчатым мешком. Вилнит описывал, как он ткнул его в бок, чтобы тот подвинулся, и дед с бабушкой смеялись до слез.

Спать не хотелось, Вилнит хорошо выспался, но он устал от еды. Его раздели и уложили в постель. Положив голову на согнутый локоть, блуждая с закрытыми глазами в каком-то своем мире воспоминаний, Вилнит пролепетал что-то про бутерброд с белугой, про мальчугана на разостланном матерью платке, но ничего толком разобрать было нельзя. Дед с бабушкой переглянулись: не надо расспрашивать, постепенно все узнаем.

Вилнит умолк. Рядом у изголовья лежала белая палка с узорами — с ней, наверно, связано какое-нибудь важное событие в его поездке на восток. Дед встал и бодрой юношеской походкой, на цыпочках вышел из комнаты.

Луна поднялась не высоко, и тусклые звезды утопали в белесоватом, мутном сиянии. На горе было светло, но оба склона оврага, по которым расположился Сосново-Солонец, были окутаны серым полумраком. Дед как будто впервые увидел это село. Вчера здесь была лишь палящая, душная и мертвая пустыня. Внизу у моста светился одинокий огонек. Церковь бессильно протянула свою старушечью шею, а обомшелый, покосившийся крест торчал, как желтый, высохший птичий клюв.

Дед прошел почти все село до вымерзшей березовой аллеи. Стояла такая тишина, что был слышен даже хруст сухой травинки под босой ногой. По отлогим склонам вплоть до видневшихся вдали горбатых хребтов Жигулевских гор тянулись необозримые беловатые поля ржи. Над обочинами дороги, роняя крупные капли росы, склонялись тяжелые колосья.

Под листьями спали, подложив под голову длинные голенастые ножки, опьяненные запахом хлеба кузнечики.

Просторы, просторы… От Риги до Куйбышева, от Лиепаи до Камчатки, от Баренцева моря до южных склонов Кавказских гор… Родина! Не было такой окраины, где человек не чувствовал бы себя как дома, не было таких отдаленных мест, где ребенок за тысячи километров не нашел бы своих. Простор, свободу, братство и хлеб дарила эта бескрайная страна своим детям.

Как черные тени по ржаному полю, надвигались с запада неисчислимые орды отвратительных пресмыкающихся. Голодные тараканы с коричневыми щитками и длинными щупальцами. Серые, высохшие разбойники-пауки с пустым брюхом и кривыми ногами. Жабы с жадно блестевшими зелеными глазами и зловонным дыханием, от которого никнет трава и пчелы прячутся в поросших мхом кочках…

Дед очнулся, тряхнул головой, обернулся и быстро зашагал к дому. Не испугают, не одолеют! Страна сознает свою силу, вот почему она сейчас так спокойна. Завтра опять наступит долгий жаркий день. Послезавтра они поедут обратно в город — туда прибыл из Риги его завод. Начнется работа. А труд — это та же битва за родину, за жизнь. Сейчас не время чувствовать себя старым и сидеть без дела. Сила страны — в штыках ее воинов, в мускулах рабочих, в каждом взмахе молота. Каждый трудовой подвиг в Куйбышеве наносит новый удар по полчищам прожорливых гадов под Псковом, Брянском и Киевом… Скорее бы рассвело и наступил день.

Он остановился на горе и бросил взгляд на дремлющую во мраке избушку. «Отдохни, Вилнит, отдохни как следует, послезавтра нам рано вставать. Мы покажем, что приехали на восток затем, чтобы скорее вернуться в нашу Ригу, чтобы ты снова мог гулять по Весеннему саду!»

Он повернулся на запад, погрозил кулаком и быстрыми шагами стал спускаться с горы.

Рассказ написан в конце 1941 года в селе Кстинино Кировской области, где Упит жил в годы Великой Отечественной войны; впервые опубликован в 1942 году в альманахе «Карогс». № 1. В 1945 году вышел отдельным изданием.

…о пареньках села Замшелое. — «Пареньки села Замшелое» — повесть А. Упита для детей (1940).

Портной Букстынь — один из персонажей этой повести.