О. Генри - Собрание сочинений в пяти томах. Том 5

Никто не знает, почему он приехал в Остин, но двоим или троим он сообщил, что у него было важное поручение от французского правительства.

По одному известию, французский министр нашел среди законов империи старый устав, явившийся результатом договора между императором Карлом Великим и губернатором Робертсом и по которому требуется, чтобы северные ворота столицы были всегда открыты. Но все это одни предположения.

В прошлую среду хорошо одетый джентльмен постучал в дверь номера, занимаемого Тиктоком.

Сыщик открыл дверь.

— Если не ошибаюсь, месье Тикток, — сказал джентльмен.

— Вы увидите в списке, что я записался под именем Джонса, — сказал Тикток, — и каждый джентльмен понял бы, что я хочу, чтобы меня принимали за такового. Если вам не нравится, что я вас не считаю джентльменом, то я готов вам дать удовлетворение в любое время после первого июля.

— Мне это совершенно все равно, — сказал джентльмен. — Я, по правде сказать, к этому привык. Я председатель демократического исполнительного комитета, платформа номер два, но дело в том, что у меня друг в беде. Я знал, что вы Тикток, по вашему сходству с вами.

— Entrez, — оказал сыщик.

Джентльмен вошел, и Тикток предложил ему стул.

— Я не люблю лишних слов, — сказал Тикток. — Я помогу вашему другу, если это возможно. Наши страны в большой дружбе. Мы дали вам Лафайета и жареную картошку по-французски. Вы дали нам калифорнийское шампанское. Изложите ваше дело.

— Я буду очень краток, — сказал посетитель. — В этой гостинице в номере семьдесят шесть остановился известный кандидат народной партии. Он один. Прошлую ночь кто-то украл его носки. Их не нашли. Если они не будут найдены, то народная партия припишет их кражу демократической партии. Они воспользуются этим грабежом, хотя я уверен, что в этом воровстве не было никакого политического мотива. Вы единственный человек, который сможет раскрыть преступление.

Тикток поклонился.

— Даете ли вы мне carte blanche допрашивать всех, имеющих отношение к этой гостинице?

— Владелец гостиницы уже предупрежден. Все к вашим услугам.

Тикток посмотрел на часы.

— Приходите в эту комнату завтра в шесть часов с хозяином гостиницы, кандидатом народной партии и какими-нибудь свидетелями с обеих сторон, и я возвращу носки.

— До свидания.

Председатель демократического исполнительного комитета, платформа № 2, вежливо поклонился и удалился.

Тикток послал за коридорным лакеем.

— Ходили вы вчера вечером в номер семьдесят шесть?

— Да, сэр.

— Кто там был?

— Старый хрен, который приехал с поездом семь двадцать пять.

— Что ему нужно было?

— Потушить свет.

— Вы что-нибудь взяли, пока были в комнате?

— Нет, он ничего не велел мне взять.

— Как вас зовут?

— Джим.

— Вы можете идти.

Гостиная одного из самых роскошных особняков в Остине горит огнями. Экипажи вереницей выстроились на улице, а от ворот до крыльца разложен бархатный ковер, чтобы нежным ногам гостей было мягко ступать.

Празднество устроено по случаю вступления в свет одного из прекраснейших бутончиков города. В особняке собрались молодость, красота и цвет общества.

Хозяйка дома, миссис Рутабага Сан-Витус привыкла собирать вокруг себя талантливых людей, подобных которым редко сыщешь в другом месте. Ее вечера славятся своей изысканностью.

Мисс Сан-Витус, чье вступление в общество отмечено таким праздником, представляет собою стройную брюнетку, с большими блестящими глазами, подкупающей улыбкой и обворожительными манерами инженю. На ней шелковое платье с брильянтовыми украшениями. Сзади подшиты два полотенца, чтобы скрыть выдающиеся лопатки. Она непринужденно болтает, сидя на обитом плюшем тет-а-тете, с Гарольдом Сан-Клер, коммивояжером торгового дома готовых вещей.

Где-то играет оркестр, скрытый за зеленью, и во время перерывов в разговоре из кухни доносится запах жареного лука.

Счастливый смех срывается с коралловых губ, мужские лица дышат нежностью, склоняясь над белоснежными шеями и опущенными головками; робкие глаза умоляют о том, чего не смеют просить губы, и под шелковыми платьями и крахмальными рубашками сердца ударяют в такт нежному вальсу «Сон любви».

— Где же вы были все это время, неверный рыцарь? — спрашивает мисс Сан-Витус Гарольда Сан-Клера. — Поклонялись вы другим богам? Не изменили ли вы прежним друзьям? Говорите, рыцарь, и оправдайтесь.

— О, отчепитесь, — сказал Гарольд своим мягким грудным баритоном. — Я был чертовски занят. Пришлось примерять брюки разным кривоногим олухам. У некоторых ноги как у носорога, а все хотят, чтобы брюки хорошо сидели. Вы когда-нибудь пробовали примерять кривоногому… то есть, я хочу сказать, можете вы себе представить, какое приятное занятие примерять брюки? И дело-то невыгодное, никто не дает больше трех долларов.

— Остроумный вы мальчик, — сказала мисс Витус. — Всегда скажете что-нибудь смешное и умное. Что вы теперь хотите?

— Пива!

— Дайте мне руку, пойдемте в столовую и хлопнем по бутылочке.

Красивая парочка прошла под руку через весь зал, притягивая к себе все взоры.

Внимательный наблюдатель заметил бы фигуру одинокого гостя, который в течение всего этого времени, казалось, избегал общества. Однако, благодаря ловкой и частой перемене своей позиции и полному хладнокровию, ему удавалось не привлекать к себе особенного внимания.

Львом вечера был пианист, профессор Людвиг фон Бум.

Полковник Сан-Витус неделю тому назад нашел его в пивной и, согласно Остинским обычаям в подобных случаях, пригласил его к себе домой, а на следующий день профессор был принят в высшее остинское общество.

Профессор фон Бум уселся за рояль и начал играть прелестную симфонию Бетховена «Песни без музыки», наполняя комнату гармоничными звуками. Он играл необычайно трудные пассажи с редким доморощенным мастерством, и, когда он кончил, в комнате воцарилась глубочайшая тишина, которая дороже сердцу артиста, чем самые громкие аплодисменты.

Профессор оглядывается.

Комната пуста.

Никого нет, за исключением Тиктока, великого французского сыщика, который выскакивает из-за группы тропических растений.

Встревоженный профессор поднимается из-за рояля.

— Тс! — говорит Тикток. — Не делайте шума. Вы и так уже достаточно пошумели.

За дверью слышны шаги.

— Живее, — говорит Тикток. — Давайте мне носки. Нельзя терять ни минуты.

— Was sagst du?

— А, он сознается, — говорит Тикток. — Подавайте носки, которые вы утащили из комнаты народного кандидата.

Не слыша больше музыки, общество возвращается в зал.

Тикток не колеблется. Он хватает профессора, бросает его на пол, срывает с него сапоги и носки и удирает с носками через открытое окно в сад.