Альфонс Доде - Фромон младший и Рислер старший

— Но тогда… и ты?.. — пробормотал он.

— Я все знала еще раньше! Помнишь, вчера, вернувшись из Савиньи, я сказала тебе, что услышала там страшные вещи и что отдала бы десять лет жизни за то, чтобы не было этой поездки?

— Клер!

В порыве охватившей его нежности он сделал шаг, чтобы подойти к жене, но у нее было такое холодное, такое печальное и вместе с тем решительное лицо, ее суровое равнодушие было полно такого отчаяния, что он не посмел обнять ее и тихо прошептал:

— Прости!.. Прости!..

— Тебя, конечно, удивляет мое спокойствие, — сказала стойкая женщина, — но все слезы я выплакала вчера. Если ты думал, что я плакала из-за нашего разорения, ты ошибся. Когда люди молоды и здоровы, как мы с тобой, подобное малодушие непозволительно. Мы достаточно сильны, чтобы бороться с нищетой, и можем встретить ее лицом к лицу… Нет. Я плакала о нашем погибшем счастье, о тебе, о безумии, из-за которого ты потерял свою единственную верную подругу.

Говоря это, она была так прекрасна, как никогда не была Сидони! Озарявший ее свет падал на нее словно с высоты глубокого безоблачного неба, тогда как хорошенькое личико той, другой, казалось, заимствовало свой блеск и задорную, дерзкую прелесть от искусственных огней рампы какого-нибудь жалкого театра.

Если прежде в лице Клер была некоторая холодность и сдержанность, то теперь оно оживилось под влиянием тревог, сомнений и мук страсти. И подобно тому, как слитки золота приобретают ценность только после того, как монетный двор поставит на них свой штамп, так и это прекрасное женское лицо, отмеченное печатью страдания, хранило со вчерашнего дня какое-то новое неизгладимое выражение, от которого оно становилось еще красивее.

Жорж смотрел на нее с восхищением. И теперь, когда она так отдалилась от него, когда между ними выросли такие препятствия, она казалась ему еще желаннее, еще женственнее и прелестнее. Угрызения совести, отчаяние, стыд охватили его вместе с этой новой любовью, и он опустился перед женой на колени.

— Нет, нет, встань, — сказала Клер. — Если б ты знал, что ты напомнил мне!.. Если бы ты знал, какое лживое, полное ненависти лицо видела я сегодня ночью у своих ног!..

— Я… я не лгу… — взволнованно проговорил Жорж. — Клер, умоляю тебя… во имя нашего ребенка…

В эту минуту постучали в дверь.

— Встань! Ты видишь: жизнь призывает нас… — сказала она тихо, с горькой улыбкой, а затем спросила у стучавшего слуги, что ему надо.

— Господин Рислер просит барина сойти вниз, в контору.

— Хорошо, — ответила она, — передай, что он сейчас придет.

Жорж сделал шаг к двери, но она остановила его:

— Нет, лучше пойду я. Пока еще не надо, чтобы он видел тебя.

— Но.

— Да, я так хочу. Ты не знаешь, как он возмущен, в какой он ярости, этот несчастный, обманутый вами человек… Если б ты видел, как он сегодня ночью вывертывал руки своей жене…

Она говорила, глядя ему прямо в глаза с любопытством, мучительным для нее самой. Но Жорж не смутился, он ответил:

— Моя жизнь принадлежит этому человеку.

— Она принадлежит также и мне, и я не хочу, чтобы ты шел туда. Довольно уж было скандалов в доме моего отца. Подумай только: вся фабрика знает о том, что происходит. За нами подсматривают, следят. Потребовался весь авторитет старших мастеров, чтобы пустить сегодня в ход фабрику и работой отвлечь все эти любопытные взгляды.

— Но может показаться, что я прячусь.

— А если бы даже и так! Вот они, мужчины!.. Они не остановятся перед самым большим преступлением, им ничего не стоит обмануть жену, друга… Но мысль, что их могут обвинить в трусости, им невыносима… Послушай: Сидони ушла, ушла навсегда, и если ты выйдешь отсюда, я буду думать, что ты хочешь последовать за ней.

— Хорошо, я остаюсь… — сказал Жорж. — Я сделаю все, что ты захочешь.

Клер спустилась в контору к Планюсу.

Глядя, как Рислер расхаживает взад и вперед по комнате, заложив руки за спину, такой же спокойный, как всегда, никто не заподозрил бы, что со вчерашнего дня в его жизни произошли такие события. А Сигизмунд просто сиял: векселя оплачены в срок, честь фирмы спасена и осталась незапятнанной, — все остальное его не касалось.

При появлении г-жи Фромон Рислер грустно улыбнулся и покачал головой.

— Я так и думал, что вместо него придете вы, но у меня дело не к вам. Мне непременно надо видеть его, говорить с ним. Сегодня нам удалось избежать банкротства: самое трудное позади, но нам нужно еще многое обсудить.

— Рислер, друг мой, прошу вас: подождите еще немного.

— Зачем, мадам Шорш? Нельзя терять ни минуты… А, понимаю! Вы боитесь, что я не сумею сдержать себя… Успокойтесь… И успокойте его… Помните, что я вам сказал: есть честь, которая для меня дороже моей собственной, — »то честь фирмы Фромонов. Она скомпрометирована по моей вине. И я прежде всего должен исправить зло, которому, сам того не ведая, попустительствовал.

— Ваше поведение по отношению к нам безупречно, дорогой Рислер, я это знаю…

— Если б вы его видели, сударыня… Это святой… — вмешался Сигизмунд; не смея больше обращаться к своему другу, он хотел хоть чем-нибудь выразить свое раскаяние.

Клер продолжала:

— А вы не боитесь за себя? Человеческие силы имеют предел… Быть может, в присутствии того, кто причинил вам столько зла…

Рислер взял ее за руки и посмотрел ей в глаза с искренним восхищением.

— Чудное создание, вы думаете только обо мне!.. Вы, стало быть, не знаете, что я не меньше ненавижу его и за измену вам… Но сейчас все это не существует для меня. Перед вами только коммерсант, желающий договориться со своим компаньоном о выгодах фирмы. Пусть он придет сюда без страха, а если вы опасаетесь несдержанности с моей стороны, — останьтесь с нами. Достаточно мне будет посмотреть на дочь моего бывшего хозяина, чтобы вспомнить свое обещание и свой долг.

— Я верю вам, друг мой, — сказала Клер и пошла за мужем.

Первая минута свидания была ужасна. Жорж был бледен, взволнован, жалок. Ему было бы в сто раз легче стоять под дулом пистолета в двадцати шагах от этого человека в ожидании его выстрела, чем явиться перед ним в роли ненаказанного преступника и быть вынужденным, скрывая свои чувства, держать себя в рамках спокойного, делового разговора.

Рислер старался не смотреть на него и, продолжая расхаживать крупными шагами, говорил:

— …Наша фирма переживает тяжелый кризис… Сегодня нам удалось избежать катастрофы, но ведь это не последний платеж… Мое проклятое изобретение долгое время отвлекало меня от дел. К счастью, теперь я свободен и могу ими заняться. Но надо, чтобы и вы тоже занялись ими. Рабочие и служащие следовали отчасти примеру хозяев. Всюду крайняя небрежность и распущенность. Сегодня, впервые за весь год, приступили к работе в установленный час. Я рассчитываю, что вы все это наладите, а я снова примусь за рисунки. Наши модели устарели. Для новых машин нужны новые. Я возлагаю большие надежды на наши машины. Опыты удались сверх моих ожиданий. У нас теперь есть возможность поднять наше предприятие на должную высоту. Я не говорил об этом раньше, потому что хотел сделать вам сюрприз, но теперь… Какие уж там сюрпризы между нами!.. Не так ли, Жорж?