Альфонс Доде - Джек

— Когда он выйдет из тюрьмы, пусть пришлют его к нам.

— Дело в том, что он туда, как видно, не попадет, — произнес д'Аржантон с некоторым сожалением в голосе. — Родные умудрились избавить его от наказания, возвратив деньги…

— Тогда мы не можем его принять. Мы помещаем в колонию только малолетних преступников. Но у нас имеется тут особое отделение, «Отчий дом», где применяется режим строгой изоляции.

— Вот оно что!.. Режим строгой изоляции?

— Он исправляет даже самых неисправимых… Впрочем, у меня тут с собой брошюры. Не угодно ли ознакомиться?

Д'Аржантон взял брошюрки, дал надзирателю несколько монет для малолетних преступников и вышел на дорогу. Решетчатые ворота замка только что закрылись. Карета ехала по главной аллее.

Наконец-то!..

Сияющая, счастливая, с блестящими от возбуждения глазами, Шарлотта торопилась к своему поэту.

— Садись, садись! — проговорила она.

Взяв его под руку, она воскликнула, замирая от радости:

— Все устроилось!

— Угу! — сказал он.

— И даже лучше, чем я надеялась.

Он снова повторил «Угу»-сухо, с подчеркнутым равнодушием — и стал листать брошюры, делая вид, будто они очень его занимают, а все прочее его совершенно не касается. Он был далеко не так спесив еще совсем недавно: он грыз ногти от нетерпения, когда ждал ее у запертых ворот. Но теперь, когда она с прежней рабской покорностью прижималась к нему, он справедливо рассудил, что беспокоиться больше не о чем. Видя, что он молчит, умолкла и Шарлотта, полагая, что гордость его уязвлена и он ревнует. Поэт был вынужден сам начать разговор:

— Стало быть, все устроилось?

— Как нельзя лучше, друг мой… Оказывается, Джеку собирались сделать подарок к совершеннолетию, чтобы он мог заплатить человеку, который вместо него пошел бы на военную службу, и обзавестись самым необходимым. Ему было назначено десять тысяч франков. И мне их тотчас же вручили. Шесть тысяч франков надо будет отдать Рудику, что же касается остальных четырех тысяч, то мне посоветовали в интересах ребенка найти им наилучшее применение.

— Я уже нашел им применение — Эти деньги пойдут на то, чтобы содержать его два-три года в строгой изоляции, в «Отчем доме» при исправительной колонии Метре. Только там, быть может, удастся превратить вора в честного человека.

Услышав слово «вор», она затрепетала; она вернулась к печальной действительности. Читатель помнит, что в голове этой пустой и вздорной женщины одно мимолетное впечатление стремительно сменялось другим и мгновенно исчезало, не оставляя следа.

Она потупилась.

— Я согласна на все… — проговорила она. — Ты был так добр, так великодушен! Я никогда этого не забуду.

Углы губ поэта дрогнули в довольной и горделивой улыбке. Он больше чем когда-либо был хозяином положения. И он не преминул произнести длинную речь… Ее во многом можно упрекнуть. В том, что произошло, немалую роль сыграла ее материнская слабость. Избалованный ребенок, дурным наклонностям которого потакали, непременно должен был ступить на пагубный путь. Чтобы справиться с этим норовистым конем, нужна твердая мужская рука. Пусть только ему доверят это дело — он быстро приберет его к рукам.

И он несколько раз повторил:

— Я либо усмирю его, либо сломаю ему хребет!

Она не отвечала. Радость при мысли, что ее ребенок не попадет в тюрьму, затмевала все остальное. Они решили в тот же вечер отправиться в Эндре. Но для того, чтобы избавить ее от тягостного унижения, они условились, что Шарлотта останется в Ла Басс-Эндр. Д'Аржантон сам отвезет деньги и захватит с собой провинившегося Джека, которого немедля отправят в колонию. Для поэта слово «колония» стало уже привычным. Он заранее предвкушал, как Джек, наряженный в синюю хлопчатобумажную куртку, смешается с толпою несчастных малолетних преступников; они по большей части жертвы родительских пороков и преступлений и с детских лет образуют особый отряд в легионе отщепенцев.

Они вышли из вагона на большой заводской станции в Ла Басс-Эндр и заняли лучшую комнату на постоялом дворе у большой дороги — в этих местах не было ни одной гостиницы. Дело происходило в воскресенье. Поэт отправился в свою карательную экспедицию, а Шарлотта осталась одна и ждала его в отвратительной комнате, куда долетали крики, смех, пьяные голоса, тягучие, заунывные песни, напоминающие псалмы, жалобные, подобно всем мелодиям Бретани, — они печальны, как ее море, и нагоняют тоску, как ее дикие беспредельные ланды. Порою доносились матросские песенки, не такие медлительные и даже озорные, но все-таки тоже грустные. То ли от грубого кабацкого шума, то ли оттого, что мелкий косой дождь монотонно и безостановочно барабанил в окна, но только эта недалекая женщина впервые по-настоящему поняла, на какую безотрадную жизнь обрекли ее мальчика. Как он ни виноват, но ведь это ее сын, ее Джек. Сознание, что она так близко от него, воскрешало в ее памяти те счастливые годы, которые они прожили вместе.

Почему она отреклась от него?

Она вспомнила, какой это был очаровательный, красивый ребенок, смышленый и ласковый, и при мысли, что ее сын сейчас предстанет перед ней в облике заводского ученика, совершившего кражу, смутные угрызения совести, мучившие ее уже два года, превратились в отчетливое сознание своей вины. Вот к чему привела проявленная ею слабость! Если бы Джек оставался дома, с нею, а не очутился в фабричной среде, где так легко испортиться ребенку, если бы она отдала мальчика в коллеж вместе с его сверстниками, разве стал бы он воровать? Да, как быстро сбылось пророчество доктора Риваля! Сын предстанет перед ней униженным, опустившимся.

Нехитрые воскресные развлечения рабочих, отзвук которых достигал ушей Шарлотты, заставили ее еще сильнее почувствовать угрызения совести. Вот в какой среде, оказывается, живет ее сын уже целых два года!.. Она почувствовала отвращение, вся душа ее была возмущена. Разве могла эта легкомысленная, ограниченная женщина постичь величие людей труда, всю жизнь работающих не покладая рук?.. Чтобы отвлечься от печальных дум, она взяла со стола один из проспектов «колонии». Первые же слова привели ее в трепет: «Отчий дом. Исправительное учебное заведение. Режим строгой изоляции. Каждый из воспитанников помещается в отдельной комнате, они никогда не встречаются друг с другом, даже в часовне». Сердце у нее сжалось, она захлопнула книжицу и подошла к окну. Впившись глазами в воды Луары, видневшейся там, в конце улочки, и бурлившей, как море, под струями дождя, она нетерпеливо ждала возвращения поэта, появления своего Джека.

А д'Аржантон тем временем не без удовольствия шел исполнять свою миссию. Он бы ни за какие блага не отказался от такой роли. Больше всего на свете этот комедиант любил становиться в позу, а уж в тот день он рассчитывал вволю покрасоваться и покуражиться. Он уже заранее готовил речь, с которой обратится к преступнику, предвкушал, как заставит его на коленях просить прощения в кабинете директора. А в предвидении всего этого он важно, с приличествующей случаю миной, в темном костюме, в черных перчатках, твердой рукою держа высоко над собой зонт, торжественно шествовал по главной улице Эндре, пустынной в эту пору вследствие дурной погоды, а также потому, что в церкви уже служили вечерню.