Альфонс Доде - Прекрасная нивернезка

Да и она, когда приходит утром и, сняв платочек, бросает его на кровать, выглядит уже совсем взрослой девушкой — так округлились ее руки и так стройна ее талия.

— Приходи раньше, Клара, и оставайся как можно дольше.

Так хорошо завтракать и обедать вдвоем у окна, задернутого белой занавеской.

Они вспоминают раннее детство, похлебку, которую ели одной ложкой, сидя на кровати.

Ах, эти воспоминания детства!

Они, как птицы, порхают по школьному лазарету. Они вьют себе гнезда в каждой складке занавесок, — ведь каждое утро появляются все новые воспоминания и каждое утро все начинается сызнова.

Право, слушая эти разговоры о минувшем, можно подумать, что это восьмидесятилетние старик и старуха, для которых ничего не существует, кроме далекого прошлого.

Разве нет будущего, которое тоже может оказаться прекрасным?

О! Конечно, есть и будущее, и они часто думают о нем, но никогда не говорят.

Впрочем, чтобы разговаривать, вовсе не обязательно произносить слова. Особая манера брать друг друга за руку и заливаться румянцем по каждому поводу гораздо красноречивее всяких слов.

Виктор и Клара целыми днями разговаривают на этом языке.

Именно поэтому они часто бывают молчаливы.

Поэтому-то и дни летят с такой быстротой и месяц проходит так незаметно, что его и не видишь.

Поэтому-то и доктор вынужден в один прекрасный день, взъерошив седины, выпустить больного из лазарета.

Как раз к этому времени возвращается из поездки Можандр-отец.

Дома он застает всех в сборе. И когда бедняга Луво взволнованно спрашивает его:

— Ну как? Берут они меня к себе?..

Можандр не может удержаться от смеха.

— Берут ли они тебя, старина? Да ведь им как раз нужен хозяин для нового судна, — они еще благодарили меня, это для них как подарок.

Кто это «они»?

Но папаша Луво так счастлив, что ни о чем больше не спрашивает.

И, без долгих сборов, они все вместе отправляются в Кламси.

Какая радость ожидает их, когда они подходят к берегу канала!

У пристани, снизу доверху разукрашенная флагами, великолепная новая баржа поднимает среди зелени свою отполированную мачту.

На нее наводят последний лоск. А корма, на которой написано название судна, еще накрыта серым холстом.

У всех вырывается крик:

— Ах, какая красавица!

Луво не верит своим глазам.

— Чересчур красива! Я не решусь управлять такой баржей. Она сделана не для того, чтобы на ней плавать. Ее надо бы под стеклянный колпак.

Можандру пришлось втолкнуть его на мостик, откуда Экипаж подавал им знаки.

Как?!

И Экипаж преображен?

Преображен, починен, заново проконопачен.

Даже багор и деревянная нога у него совсем новые. Это любезность хозяина, человека, видимо, сведущего и предусмотрительного.

Нет, вы посмотрите!

Палуба начищена, сделаны перила! Есть и скамейка, где можно посидеть, и навес, где можно укрыться от непогоды.

Трюм может вместить двойной груз.

А каюта!.. Ах, какая каюта!

— Три комнаты!

— Кухня!

— Зеркала!

Луво увлекает Можандра на палубу.

Он растроган, от нервного возбуждений весь трясется, так же как и серьги у него в ушах.

Заикаясь, он говорит:

— Можандр, старина..

— Что случилось?

— Ты забыл только одно…

— Что же именно?

— Ты не сказал мне, у кого я буду плавать.

— Тебе так хочется знать?

— А как же, черт возьми!

— Ну ладно! У себя самого.

— Как так?.. Значит… баржа…

— Твоя!

Нет, что же это такое, дети мои!

Такой удар в самое сердце!

По счастью, хозяин — человек предусмотрительный — догадался поставить скамейку на палубе.

Луво рухнул на нее как подкошенный.

Это невозможно… Такого подарка он не примет.

Но у Можандра на все готов ответ:

— Пустяки! Ты забываешь о наших старых счетах, о тех деньгах, что ты истратил на Виктора! Не беспокойся, Франсуа, я еще в долгу перед тобою.

И старые приятели обнялись, как братья, — на этот раз со слезами.

Да, конечно, Можандр все обдумал и все устроил так, чтобы сюрприз был полным, и, пока они обнимаются на палубе, из леса выходит священник, ветер надувает хоругвь, впереди — музыканты.

Это еще что?

Ну как же! Освящение баржи.

Торжественная процессия жителей Кламси явилась для участия в празднестве.

Хоругвь развевается по ветру.

Музыка гремит.

Дзинь-бум-бум…

Лица у всех веселые.

И над всем этим — чудесное летнее солнце, в лучах которого сверкает серебряный крест и пламенеют медные трубы музыкантов.

Какой чудесный праздник!

Вот убрали холст, скрывавший ахтерштевень, и на лазоревом фоне засияло красивыми золотыми буквами название баржи:

Ура «Новой нивернезке»! Пусть жизнь ее будет столь же долгой, как и у ее предшественницы, а старость более счастливой!

К барже подходит кюре.

Певчие и музыканты выстраиваются в ряд позади него.

За ними реет хоругвь.

— Benedicat Deus… [4] Благослови, господи… (лат.)

Крестный отец — Виктор: крестная мать — Клара.

Кюре ставит их впереди, у самого края набережной, рядом с собой.

Робкие и трепещущие, они стоят, держась за руки.

Сбиваясь, невпопад лепечут они слова, которые подсказывает им маленький певчий, а кюре окропляет их святой водой.

— Benedicat Deus…

Разве не похожи они на жениха и невесту?

Такая мысль приходит в голову всем присутствующим.

Может быть, она приходит в голову даже им самим, так как они не решаются взглянуть друг на друга и, по мере того, как церемония близится к концу, все больше и больше смущаются.

Вот и конец.

Толпа расходится. «Новая нивернезка» освящена.

Нельзя отпустить музыкантов, не угостив их.

И пока Луво наливает музыкантам по стаканчику, Можандр, подмигнув мамаше Луво и взяв кума и куму за руки, обращается к кюре:

— Вот и крестины справили, господин кюре. Ну, а когда же свадьба?

Виктор и Клара становятся краснее мака.

Мимиль и маленькая сестренка хлопают в ладоши.

Папаша Луво, взволнованный всеобщим одобрением, наклоняется над плечом дочери.

Судовщик весело, во весь рот улыбается и, заранее смеясь своей шутке, говорит:

— Послушай, Клара! По-моему, сейчас самый подходящий момент… Не отвести ли нам Виктора к полицейскому комиссару?..

Нивернезка-жительница Ниверне, округа города Невера.

Пуэн-дю-Жур находится на западной окраине Парижа; набережная Берси — на восточной.

Тампль — квартал на северо-востоке Парижа.

Благослови, господи… (лат.)