Эптон Синклер - Между двух миров

Она сама показала ему картины и поведала ему историю каждой из них; он внимательно слушал все, что она говорила, и запоминал ее слова. Он хвалил картины: техника его профессии не требовала, чтобы он скрывал свою любовь к большому искусству. Картина Эль Греко сказалась портретом духовного лица, предка герцогини: странная мужская фигура, с искаженными пропорциями, как часто у Эль Греко, неестественно высокая и худая, с длинными, тонкими пальцами, каких не бывает в природе. Мрачный портрет, почти зловещий, и Ланни не мог себе представить, чтобы Адела Мерчисон пожелала иметь такую картину у себя дома.

Но среди картин был Гойя — и какой Гойя! Самый подходящий для долины дыма и стали: фигура воина — блистательный образец, но вместе с тем упадочный и взятый чуть-чуть сатирически, как это свойственно Гойе; костюм, переливающий всеми красками, какими украшал себя военный человек той эпохи в торжественных случаях, скажем, являясь с рапортом о победе к королю Карлу IV По композиции это была замечательная вещь: все было построено так, чтобы сосредоточить внимание на высокой фигуре с лицом воителя и глазами хищной птицы. Да, если жена фабриканта зеркального стекла хотела приобрести нечто такое, что воспламенило бы ее воображение, что расшевелило бы университетских профессоров в ее городе, — то лучшего нельзя было и желать!

Здесь также был Веласкес, двойной портрет. Ланни читал, что многие картины, приписываемые Веласкесу, на самом деле сделаны его зятем; но при поверхностном взгляде их трудно отличить от подлинных, и за них дают большие деньги, потому что великий мастер, быть может, все-таки коснулся их своей кистью. Лай пи, еще только учившийся тонкостям своей профессии, спросил об этом герцогиню и увидел, что задел ее за живое. Он поспешил принести извинения, но понял, что цену он сбил — если дело дойдет до назначения цены.

Лишь уходя, он осмелился робко спросить хозяйку дома, не помышляла ли она когда-либо о том, чтобы расстаться с одним из этих сокровищ. Она гордо ответила, что никогда. Золтан Кертежи предсказывал, что она именно так и скажет. Повинуясь его инструкциям, Ланни тактично заметил, что, если у нее когда-либо явится такая мысль, он надеется, что она не преминет известить его, а у него есть друзья, которых это, возможно, заинтересует. Старушка на минуту задумалась, на ее лице появилось смущенное выражение, затем она сказала: Да, пожалуй, она согласна расстаться с одной-двумя; ко, разумеется, если цена будет очень, очень высокая. И торг начался.

Золтан наставлял Ланни: «Никогда, ни при каких обстоятельствах не называйте цифры, пусть цену назначает владелец». Ланни так и сделал, и герцогиня заявила, что за Эль Греко она хочет, по крайней мере, полтора миллиона франков, а за Веласкеса — не меньше двух миллионов, так как в эти выдумки насчет того, что картину писал дель Масо, она не верит. Нет, нет, это настоящий Веласкес, и притом одна из лучших его картин, репродукции с нее помещены во многих книгах по искусству. Затем Ланни осведомился о цепе на Гойю, и старая дама ответила, что не согласна расстаться с ним меньше чем за миллион — даже и одного франка не уступит. Ланни записал названия книг, в которых помещены репродукции; он рассчитывал, что их можно будет достать в Британском музее, так что не понадобится снимать фотографии. Он еще раз поблагодарил герцогиню и ушел.

Ланни отправил письмо своей клиентке, подробно рассказал ей о свидании с герцогиней, о ценах, назначенных за картины, и о том, где можно найти репродукции. Он советовал ей взять Гойю и уполномочить его выплатить миллион франков, но, разумеется, он постарается купить дешевле. Деньги — так советовал Золтан — надо перевести в Канны, в банк, на текущий счет Ланни, чтобы он мог получить их наличными, ибо чек или почтовый перевод это далеко не так эффектно, это гораздо менее ощутимо физически, чем толстая пачка новеньких хрустящих банкнот, Ланни послал письмо воздушной почтой, что было, новшеством, и не без трепета ждал результатов.

Через два дня пришла телеграмма: «Принимаю ваш совет высылаю деньги желаю удачи Адела Мерчисон».

Когда деньги были уже в банке, Ланни протелефонировал герцогине и попросил разрешения повидаться с ней по важному делу. Затем он поехал с Джерри в банк; их отвели в уединенную комнату, и туда же явилось целых три банковских чиновника в качестве свидетелей этой необыкновенной операции.

Он трижды расписался в получении, сложил драгоценные пачки в сумку и сел в машину рядом с Джерри, чувствуя себя очень неловко и озираясь по сторонам — не вертится ли где поблизости молодец, похожий на гангстера из американского фильма.

Машина поднялась на холм над Сен-Рафаэлем, где был расположен замок герцогини. Ланни вынул пять пачек и оставил их под присмотром Джерри, а сумку с остальными пятнадцатью понес к старушке. Сидя против нее в гостиной, он произнес тщательно подготовленную речь: — Герцогиня, я заинтересовал вашим Гойя одного из своих друзей, и меня уполномочили предложить вам сумму в семьсот пятьдесят тысяч франков наличными. Это предел, большего я не мог добиться. Это крупная сумма денег, и я надеюсь, что, поразмыслив, вы найдете благоразумным принять ее. — Чтобы помочь ей поразмыслить, Ланни открыл сумку и начал пересчитывать на столе пачки с девственными банкнотами, на виду у хозяйки дома. Последнюю из пятнадцати пачек он вложил ей в руки, чтобы она могла почувствовать ее вес и удостовериться, что пачка действительно состоит из банкнот, гарантированных французским банком.

Некрасивое это было зрелище — то, что Ланни пришлось наблюдать в ближайшие полчаса. Рот старухи раскрылся одновременно с сумкой; в черных глазах вспыхнул лихорадочный огонь; дрожащие пальцы вцепились в пачку, словно она была живая. Казалось, герцогиня хотела бы выпустить ее, но не могла. Она начала торговаться; эта картина одна из(прекраснейших в мире — да, да, старуха заговорила о красоте! Это фамильное наследие — она даже, в сущности, не имеет морального права расставаться с ним. Но глаза ее все время перебегали с пачки в ее руках на груду пачек на столе, и она с трудом могла удержать руку, которая так и тянулась к ним.

Ланни по многим признакам чувствовал, что она этих денег из дому не выпустит. И он взял твердый тон. Он сделал все, что мог, он старался выторговать у своего знакомого побольше, но это предельная сумма. Он уже готовился, в порядке морального воздействия, встать и сделать вид, что уходит, но это не понадобилось. — Bien! [17] Хорошо! (франц.) — вдруг воскликнула испанка; и Ланни достал из кармана заранее заготовленную квитанцию — в двух экземплярах, так как ему хотелось сохранить одну на память о приключении, которое, быть может, никогда не повторится. В квитанции было оставлено чистое место для суммы; Ланни заполнил его и подал герцогине документы и вечную ручку.