Эптон Синклер - Между двух миров

— Вам это, конечно, показалось бы пустяком, сэр Базиль, — вежливо ответил Ланни. — Но я вполне доволен.

— В таком случае, возьмите меня в компаньоны, — заметил тот. — Вы обладаете секретом, который стоит дороже денег.

— Что ж, если у вас есть картины, которые надоели, я помогу вам отделаться от них.

— У меня их куча, и все мне надоели. Как и все на свете.

— Должно быть, вы слишком хорошо узнали ваших ближних, сэр Базиль, — заметил молодой философ, и старик с грустью признал, что, увы, да, а забыть эти жизненные уроки уже невозможно.

Он всегда говорил с Ланни в таком тоне. Крылась ли причина этого в своеобразных обстоятельствах их первого знакомства? Или старик решил, что именно таким способом можно скорее всего понравиться молодому идеалисту? Робби однажды высказал ту мысль, что преуспевающий мошенник реже всего бывает похож на мошенника. — Пожелай он заслужить твою благосклонность, он бы выведал, какого сорта люди тебе нравятся, и прикинулся бы именно таким. Поэтому не принимай захаровских речей слишком всерьез и не удивляйся, если он вдруг окажется поклонником науки или любителем искусства, или даже моралистом и пацифистом!

Оба нефтяника погрузились в деловую беседу. Робби рассказывал о поездке в Аден; он даже намеком не обмолвился о своих подозрениях, а все неприятности приписал беспокойному нраву арабских шейхов. Он напомнил Захарову, что в свое время включил в состав компании и акционеров-англичан, рассчитывая, что это обеспечит ей, при надобности, защиту со стороны английского правительства.

— Верно, — согласился Захаров. — Но ведь вы знаете, какие сейчас времена. Правительства далеко не так охотно, как раньше, идут на риск и издержки, связанные с такой защитой.

— Американцы могут попасть в крайне неприятное положение, сэр Базиль. Мы имели все основания рассчитывать на ваше влияние…

— Мое влияние далеко не то, что было, мистер Бэдд: я старик и отошел от дел.

— Но у вас среди членов правительства много добрых друзей.

— Правительства нынче непрочны, и дружба, к сожалению, тоже. Когда порываешь деловые связи, очень скоро оказываешься в одиночестве.

Старый грек долго распространялся на эту тему: он смотрит крайне пессимистически и на собственное положение, и на современную действительность. В России утвердились большевики, и это оказывает самое отрицательное влияние на другие страны. — Такие документы, как письмо Коминтерна, — это не единственный случай, мистер Бэдд [36] Письмо Коминтерна — достаточно разоблаченная уже и на Западе фальшивка, изготовленная усилиями английской разведки при негласном участии нефтяника Детердинга. Детердинг и другие нефтепромышленники, имевшие до первой мировой войны промыслы на юге России, добивались экономического бойкота СССР и разрыва с ним дипломатических отношений. (Прим. ред.). !

Ланни молчал и слушал, как отец прощупывает позицию этой старой лисицы по вопросу о нефтяных рынках, ценах, перспективах, а также о том, возможно ли сделать то-то и то-то, чтобы убедить британское правительство в необходимости силами своего флота оказать нефтяникам поддержку в тех странах, на которые оно имеет мандаты от Лиги наций. Робби советовал Захарову съездить в Лондон и попытаться получить необходимые гарантии; но король вооружений ответил, что ему семьдесят шесть лет и его врач ни за что не разрешит ему такого путешествия зимой.

В заключение Робби заметил мимоходом, что кое-кто из его компаньонов разочарован перспективами, которые сулила Нью-Инглэнд-Арейбиен-Ойл-Ко, и склонен отделаться от своих акций. Отец и сын с интересом ждали, что на это скажет старик. Захаров ответил, что эти лица, видимо, неправильно информированы, — в разных частях света замечаются признаки назревающих конфликтов, и, если разразится война, нефтяные акции наверняка взлетят вверх. Ланни сделал отсюда вывод, что Робби ошибся в своих подозрениях насчет Захарова, но когда отец с сыном уже уходили, старик уронил как бы случайно: если кто-нибудь из американцев действительно решит расстаться с частью своих акций, то он, Захаров, может быть, надумает купить. Ланни пришлось спешно менять свои выводы. Когда они уже сидели в автомобиле, отец сказал: — Видишь, как старый паук ткет свою паутину!

Последние слова Захарова были обращены к Ланни: — Приезжайте как-нибудь летом в Шато-де-Балэнкур взглянуть на мои картины. — И теперь Ланни спросил отца — Зачем я ему нужен?

— Постарается, по своему обыкновению, что-нибудь у тебя выведать. Будет расспрашивать, как я поживаю, что поделываю, и какие-нибудь сведения да выудит, так же как и я выуживаю у него. Он догадывается, что мы встревожены; но ты видишь — он сдержан и осторожен, не желает наживать себе врагов и если даже приберет к рукам наши акции, то сделает вид, что оказывает нам благодеяние. Вместе с тем, уже не раз кто-то делал попытки поджечь наши нефтяные промыслы.

— Разве это не причинит убытка самому Захарову?

— Главные богатства нефтяного района находятся в земле, куда огонь не может проникнуть. Но если пожаром уничтожены вышки и цистерны, то приходится снова мобилизовать большой капитал, и старик надеется, что на этом-то мы и сорвемся.

Ланни помолчал, затем проговорил: — Мне трудно смотреть человеку в глаза и при этом подозревать его в дьявольских кознях.

Отец насмешливо фыркнул — Да он такие козни строит уже пятьдесят лет! У него, наверно, есть десяток агентов, любому из которых он может сунуть сто тысяч франков и сказать: «Получите миллион, если промыслы сгорят». А потом он и думать об этом забудет.

Ланни решил про себя: «Слава богу, что я не занялся нефтью!», но, конечно, не высказал этого вслух — ни одной душе на свете не доверил бы он свои мысли. Он родился в кратере вулкана и все еще играл на его склонах, ловя ярких бабочек и плетя гирлянды из цветов; но он слышал глухой гул, ощущал запах серы и знал, что происходит в глубине.

Курт ежегодно давал концерты в «Семи дубах» и каждый раз он производил все более сильное впечатление на слушателей. В этом году его просили дирижировать в Ницце: будут исполняться его собственные симфонические произведения; это был первый успех Ланни в деле сближения между Францией и Германией, и он был счастлив и гордился музыкантом, которого поддерживал и выдвинул. Для Бьюти Бэдд это было ее личным торжеством, оправданием ее жизни. Пусть люди сплетничают как угодно, но много ли найдется женщин, которые помогли созреть двум гениям? Всякий раз, когда Золтан приходил с маклером покупать одну из картин Детаза, или когда критика отмечала классическую выдержанность молодого немецкого композитора, она чувствовала, что ее грехи преображаются в добродетели, и она немедленно ехала в город и заказывала себе новый вечерний туалет.