Генри Джеймс - Послы

— Пока еще ничто не гнетет, — улыбнулся он наконец. — Сейчас ничто не гнетет.

— А меня всегда что-нибудь да гнетет. Впрочем, вы обо мне достаточно знаете. — Она принадлежала к тому разряду женщин, которые знали, куда девать локти за столом, пока одно блюдо сменяли другим. Для femme du monde, в отличие от миссис Ньюсем, которая этого не знала, тут не возникало затруднений. — Да и «сейчас» тоже.

— Помните, на вечере у Чэда, — вдруг сказал он, — вы задали мне вопрос, который я оставил тогда без ответа. Право, очень любезно с вашей стороны, что вы с тех пор не искали случая меня с этим поторопить.

Она сразу насторожила слух.

— Я знаю, о чем вы говорите. Помнится, я спросила вас, что вы имели в виду, когда, посетив меня, перед самым уходом сказали: «Я спасу вас». И еще — на вечере у нашего друга — вы сказали: вам нужно время, чтобы самому разобраться, что вы под этим имели в виду.

— Да, я просил вас подождать, — подтвердил Стрезер. — Но сейчас, в вашем изложении, моя просьба звучит очень смешно.

— О, — чуть слышно произнесла она — интерес ее к этой теме явно угасал. Но у нее появилась другая мысль: — Если это звучит для вас смешно, зачем же утверждать, будто вас ничто не гнетет?

— Ну, если бы даже и так, — отвечал он, — меньше всего меня гнетет страх показаться смешным. Вот уж чего я не страшусь.

— А чего вы страшитесь?

— Сейчас ничего. — И он откинулся на спинку стула.

— Мне нравится ваше «сейчас», — засмеялась она, глядя на него через стол.

— Знаете ли, что мне сейчас подумалось? Я и впрямь заставил вас долго ждать. Но сегодня, во всяком случае, я знаю, какой смысл вкладывал в те слова и, по правде говоря, знал уже на вечере у Чэда.

— Вот как? Почему же вы не ответили мне?

— Потому что я был в затруднении. Я уже тогда кое-что сделал для вас — из того, что обещал, когда приходил к вам с визитом. Но не был еще уверен, что предпринятое мною настолько серьезно, чтобы стоило об этом упоминать.

Она вся превратилась в слух.

— А теперь вы уверены?

— Да. Теперь я знаю: практически я сделал для вас — уже тогда, когда вы задали мне свой вопрос, — все что мог. А теперь полагаю, — продолжал он, — это, возможно, будет иметь далеко идущие последствия. Дело в том, — пояснил он, — что после визита к вам я сразу же написал миссис Ньюсем, а теперь со дня на день жду от нее ответа. Из ее ответа, думается, я буду знать, чего я досгиг.

С каким спокойствием и достоинством выразила она свой интерес:

— Чего вы достигли вашими добрыми словами обо мне?

И замолчала, словно не желая его подстегивать.

Ответ последовал немедленно. Стрезер оценил ее такт.

— Вопрос, вы сами понимаете, в том, как мне спасать вас? Я вижу единственный путь — объяснить миссис Ньюсем, что считаю вас достойной спасения.

— Да, понимаю… понимаю, — подхватила она с прорвавшимся волнением. — Не знаю, право, как и благодарить вас! — Он тоже не знал, а потому предоставил ей продолжать. — Вы в самом деле так думаете?

Вместо ответа он принялся накладывать ей на тарелку от нового блюда, которое только что перед ним поставили.

— С тех пор я снова ей написал, — сказал он после паузы, — и постарался не оставить места сомнению относительно того, что я о вас думаю. Я выложил ей положительно все.

— Спасибо… Это мне много, все обо мне… — повторила она. — О да.

— Все, что, мне кажется, вы для него сделали.

— Вы могли добавить еще и все, что мне кажется! — И она, взяв нож и вилку, вновь рассмеялась, словно радуясь его заверениям. — Только у вас нет уверенности, что она это примет.

— Нет, — согласился он. — Да я этого и не скрываю.

— Voilà! — Она помолчала. — Расскажите мне, пожалуйста, о ней.

— О, — сказал Стрезер с несколько натянутой улыбкой. — Она действительно замечательная женщина — вот все, пожалуй, что вам нужно о ней знать.

У мадам де Вионе, по-видимому, были кое-какие сомнения на этот счет.

— Все, что мне нужно о ней знать?

Стрезер пропустил ее вопрос мимо ушей.

— Разве Чэд вам о ней не говорил?

— О своей матушке? Разумеется, говорил — и очень много. Но мне интересно ваше мнение.

— Не может быть, — заявил наш друг, — чтобы он дурно о ней отзывался.

— Никоим образом. Он, как и вы, заверил меня, что она действительно замечательная женщина. Но почему-то именно это обстоятельство мало что упрощает. Видит Бог, я не хочу сказать против нее и слова, но чувствую, ей вряд ли придутся по душе ваши уверения, будто она чем-то обязана мне. Какой женщине может нравиться быть обязанной другой!

На это Стрезеру нечего было возразить.

— Но как иначе, — запротестовал он, — мог я выразить ей то, что почувствовал? Ведь это лучшее, что я мог о вас сказать.

— Вы полагаете, она хорошо ко мне отнесется?

— Я надеюсь… И почти не сомневаюсь, что это было бы так, — добавил он, — если у нее нашлась бы возможность с вами познакомиться.

Эта мысль показалась ей счастливой, просто благодатной находкой.

— А это никак нельзя устроить? Может быть, она приедет сюда? Может быть, если вы подадите ей такую мысль? Или вы уже это сделали? — сказала она чуть дрогнувшим голосом.

— Нет, — поспешил он ответить. — Отнюдь нет. Куда важнее было подробнейшим образом рассказать ей о вас — вы ведь не собираетесь нанести ей визит? — и домой я прибуду первым.

Она сразу помрачнела.

— А вы уже думаете об отъезде?

— Естественно, с самого начала.

— Останьтесь с нами… останьтесь с нами! — воскликнула она. — Это единственное, что даст вам уверенность.

— Уверенность? В чем?

— В том, что он не изменит себе. Ведь вы не для того приехали.

— Как сказать. Все зависит от того, что вы подразумеваете под «изменит себе», — возразил он после паузы.

— О, вы прекрасно знаете что.

Он медлил с ответом, и его молчание вновь словно подтвердило ее правоту:

— Вы принимаете на веру очень важные вещи.

— Да… до известной степени. Но ничего пошлого я на веру не принимаю. Кто-кто, а вы понимаете, что цель вашего приезда вовсе не в том, что вы должны были бы сейчас с ним сделать.

— Помилуйте, все очень просто, — заговорил он добродушнейшим тоном. — Я должен был изложить Чэду, каково состояние наших дел. Изложить применительно к тому, что увижу здесь, сейчас, не пренебрегая личным авторитетом. Моя задача, — продолжал разъяснять он, — практически выполнена, и у меня нет серьезных оснований длить мое пребывание здесь даже на день. Чэд полностью осведомлен о состоянии наших дел и совершенно согласен с их оценкой. Теперь слово за ним. Я отдохнул, рассеялся, развлекся; с приятностью, как говорят у нас в Вулете, провел время. И самым приятным была эта счастливая встреча с вами — наша беседа в обстановке, на которую вы любезно дали свое согласие. Я могу поздравить себя с успехом. Я получил то, чего желал. Вот ради этого — ради того, чтобы я вкусил удовольствия в полную меру, — Чэд и медлил с отъездом, но теперь, полагаю, поскольку я готов в путь, готов и он.