Андре Моруа - Превращения любви

Моя скрытая экзальтация, вылившаяся к моменту первого причастия в религиозную форму, нашла во время войны другой выход. В августе 1914 года я попросилась в госпиталь на фронт, так как имела свидетельство об окончании курса сестер милосердия. Отец мой занимал в то время дипломатический пост где-то очень далеко от Франции, мать была с ним. Дедушка и бабушка, потерявшие голову при объявлении войны, разрешили мне поехать.

Лазарет, куда я поступила, был организован баронессой Шуан. Главную сестру, на которой лежало заведование всем делом, звали Рене Марсена. Это была довольно красивая, очень интеллигентная и гордая девушка. Она сейчас же почувствовала во мне сдержанную, но подлинную силу и, несмотря на мою молодость, сделала меня своей помощницей.

Там я увидела, что могу нравиться. Рене Марсена сказала как-то при мне баронессе Шуан: «Изабелла у нас лучшая сестра; у нее только один недостаток: она слишком красива». Это доставило мне большое удовольствие.

Один пехотный подпоручик, который поправлялся у нас после легкого ранения, попросил разрешения, покидая госпиталь, писать мне. Сознание опасностей, окружавших его, побудило меня ответить ему более взволнованным тоном, чем я бы хотела; он делался все нежнее от письма к письму, пока неожиданно для самой себя я не стала невестой. Я не верила этому. Все это казалось нереальным, но в то время вся жизнь была сплошным безумием и события совершались с головокружительной быстротой.

Родители, которым я написала, ответили мне, что Жан де Шеверни родом из хорошей семьи и что они одобряют мой брак. Я же ничего не знала о Жане. Он был веселый, красивый юноша. Мы провели с ним четыре дня вдвоем в особняке на площади Этуаль. Потом мой муж вернулся к себе в полк, а я в свой госпиталь. Этим кончилась моя брачная жизнь. Жан рассчитывал получить новый отпуск в течение зимы, но был убит под Верденом в феврале 1916 года. В тот миг мне казалось, что я любила его. Когда мне переслали его бумаги и мою маленькую фотографическую карточку, найденную на нем после смерти, я плакала долго и очень искренно.

Тотчас же после заключения перемирия мой отец был назначен посланником в Пекин. Он предложил мне поехать вместе с ним, но я отказалась. Я слишком привыкла к независимости, чтобы снова переносить семейное рабство. Мои доходы позволяли мне жить самостоятельно. Родители позволили мне переделать в особую маленькую квартирку второй этаж нашего особняка на улице Ампер. Я связала свою жизнь с жизнью Рене Марсена. После войны она поступила в Пастеровский институт [22] Пастеровский институт — Пастер Луи (1822–1895), французский ученый, основоположник современной микробиологии и иммунологии, Разработал методы профилактической вакцинации против куриной холеры (1879), сибирской язвы (1881), бешенства (1885); ввел метод антисептики. В 1888 г. создал и возглавил научно-исследовательский институт микробиологии (Пастеровский институт). и работала там в лаборатории. Она была на прекрасном счету, и ей ничего не стоило пристроить и меня к этому делу.

Я привязалась к Рене. Я восхищалась ею. Она действовала с уверенностью и авторитетом, чему я завидовала. И все-таки я открыла ее уязвимое место. Ей хотелось показать, что она добровольно отказалась от замужества, но по тону, которым она говорила со мной об одном из своих кузенов, Филиппе Марсена, я догадалась, что она хотела бы выйти за него замуж.

— Это, — говорила она, — человек очень скрытный, который кажется холодным и равнодушным, когда знаешь его мало, но который обладает до ужаса обостренной восприимчивостью… Война принесла ему пользу, оторвав его от обыденной жизни. Он так же создан для управления бумажной фабрикой, как я для карьеры великой актрисы.

— Но почему? Разве он занимается чем-нибудь другим?

— Нет, но он много читает, он очень культурен… Это исключительный человек, уверяю вас… Он вам очень понравится.

Я была убеждена, что она его любит.

Теперь вокруг меня увивалось много мужчин, пожилых и молодых. Послевоенные нравы были довольно свободны. Я была одинока. Среди медицинского мира, в котором вращалась Рене, я встречала молодых врачей и ученых, которые меня привлекали. Но мне ничего не стоило, в случае надобности, дать им отпор. Я не могла им поверить, когда они начинали объясняться мне в любви. Вечный припев моей матери «к несчастью, ты некрасива» еще звучал в моих ушах, несмотря на опровержения, которые он получил в бытность мою в лазарете. Мое недоверие к себе оставалось по-прежнему глубоким. Я думала, что на мне хотят жениться ради денег или же просто рассчитывают найти во мне удобную и нетребовательную любовницу на несколько дней.

Рене передала мне приглашение на обед к баронессе Шуан. Она сама бывала там каждый вторник.

— Это мне не улыбается, — ответила я, — я боюсь света.

— Нет, вы увидите, у нее почти всегда бывают интересные люди. И потом в этот вторник там будет Филипп, мой двоюродный брат. Если вам будет скучно, мы всегда сможем уединиться втроем и очень мило провести время.

— А, это другое дело! — сказала я. — Я буду рада познакомиться с ним.

Это была правда. Рене в конце концов внушила мне желание познакомиться с Филиппом Марсена. Когда она рассказала мне историю брака Филиппа, я вспомнила, что встречала его жену и находила ее прелестной. Говорили, что он до сих пор любил ее, и сама Рене, хотя она, по-видимому, была далеко не в восторге от многих поступков Одиль, признавала, что нельзя было найти женщину более совершенной красоты. «Одного я не могу ей простить, — говорила Рене, — это, что она дурно вела себя по отношению к Филиппу, тогда как он был сама лояльность». Я много расспрашивала ее о подробностях этого брака. Я даже читала во время войны некоторые отрывки из писем Филиппа к Рене, и мне нравился их меланхолический тон.

Лестница баронессы Шуан и ее бесчисленные лакеи произвели на меня неприятное впечатление. Войдя в гостиную, я сразу увидела Рене, стоящую возле камина, и рядом с ней очень высокого мужчину с руками, заложенными в карманы. Филипп Марсена не был красив, но у него было доброе, подкупающее лицо, которое внушало доверие. Когда его представили мне, я в первый раз в жизни не почувствовала робости перед чужим человеком. За столом я с удовольствием увидела, что его сажают рядом со мной. После обеда невольная хитрость сблизила нас.

— Хотите поговорить без помехи? — сказал он мне. — Идемте со мной, я очень хорошо знаю этот дом.

Он повел меня в китайскую гостиную. И теперь еще, когда я вспоминаю этот разговор, передо мной всплывают картины нашего детства. Да, уже в тот вечер Филипп рассказал мне о своей жизни в Лимузэне, и мы смеялись, находя много общих черт между нашими семьями и обстановкой нашего детства. Дом в Гандумасе был меблирован совсем как особняк на улице Ампер. Мать Филиппа, как и моя, часто повторяла: «Мужчины не смотрят на платье».