Андре Моруа - Превращения любви

— Знаете, что бы вам следовало сделать, Филипп? Сказать мне обо всем, что вам не нравится во мне. Я знаю, есть такие вещи… Ведь я не ошибаюсь?

— Нет, — отвечал он, — но это все такие незначительные мелочи.

— Все равно, я так хотела бы знать их. Постарайтесь меня исправить.

— Ну хорошо, — сказал он, — в следующий раз, когда я уеду, я напишу вам.

В конце месяца, когда он уехал на два дня в Гандумас, я получила от него следующее письмо:

Что я люблю в Вас.

Вас.

Чего я не люблю в Вас.

Ничего.

Да, то, что я только что написал, верно в известном смысле, но не вполне. Может быть, было бы правильнее, если бы я поместил некоторые черты в обеих колонках, потому что есть детали, которые я люблю в Вас, как часть Вас, но которые я бы не любил отдельно от Вас в другой женщине.

Что я люблю в Вас.

Ваши черные глаза, Ваши длинные ресницы, линию шеи и плеч. Ваше тело.

Главным образом сочетание мужества и слабости, смелости и робости, целомудрия и страстности. Есть в Вас что-то героическое; это очень хорошо скрыто за недостатком воли в мелочах, но это есть.

То, что в Вас есть от молодой девушки.

Ваши спортивные костюмы.

Вашу маленькую добросовестную душу, Вашу простоту, Ваш порядок. Ваши чистенькие книги и записные книжечки.

Вашу рассудительность. Вашу скромность.

Чего я не люблю в Вас.

Некоторую напряженность и неловкость Ваших жестов. Ваш вид растерянной девочки, пойманной на месте преступления.

Главным образом — нежелание видеть и принимать жизнь как она есть; идеализм в стиле английских романов, скучную сентиментальность… Вашу строгость к чужим слабостям.

То, что в Вас есть от старой дамы.

Ваше платье с желтой туникой; отделку на Ваших шляпах (синее перо). Ваше кружевное платье цвета охры; все, что напутано, что тяжелит, что искажает линию.

Вашу бережливость; Ваше благоразумие; Вашу сентиментальную и бережливую осторожность.

Ваш недостаток безрассудства.

Ваш недостаток гордости.

Я мог бы продолжать очень долго в левой колонке. Все, что я написал вправо — неточно. Во всяком случае, следовало бы прибавить.

Что я люблю в Вас.

То, чего я не люблю в Вас.

Ибо все это составляет часть Вас, и я вовсе не хочу переделывать Вас, если не считать совсем ничтожных мелочей, которые являются наносными и искажают Ваше подлинное «я». Хотя бы, например… но мне нужно немного поработать. Торговый дом «Гашет» требует, чтобы я изготовил им специальный сорт бумаги для новых объявлений, и сейчас как раз зашел мастер, чтобы познакомить меня с новым составом. Как тяжело мне отрываться от письма, которое предназначается Вам! Еще одна фраза для завершения картины:

Что я люблю в Вас.

Длительную и страстную мечтательность, в которую я впадаю, как только начинаю думать о Вас.

Шамфор рассказывает: одна дама говорила кавалеру де Б:

— Что я люблю в вас…

— Ах, сударыня! — прервал он. — Если вы знаете, что именно, я погиб…

Что же я люблю в Вас, Изабелла?

Это письмо погрузило меня в глубокую задумчивость. Я выуживала из своей памяти случаи, когда Филипп окидывал меня критическим взглядом. Я уже давно заметила, что он придает особенное значение не только каждой моей фразе, но также моим платьям, моим шляпам, всем подробностям моего туалета, и это огорчало, почти унижало меня. Я с удивлением обнаруживала в себе некоторые вкусы и умственные навыки моей матери и ее инстинктивное презрение к роскоши. Меня удивило, что Филипп, мой герой, мог интересоваться подобными вещами. Я понимала, насколько мы с ним разные люди, но находила недостойным его столько думать обо всех этих незначащих пустяках. Но он был такой, и я хотела ему нравиться. Поэтому я делала все, чтобы пойти навстречу его желаниям. Это не вполне удавалось мне. Больше же всего меня беспокоило то, что я не совсем ясно представляла себе, чего он собственно хочет от меня.

Моя бережливость? Недостаток безрассудства? Ну да, это было верно. Я чувствовала, что я очень уравновешена и осторожна. «Как странно, — говорила я себе, — в течение всего детства я была маленькой романтической мечтательницей, всей душой ополчавшейся против окружавшей меня суровой и слишком рассудительной среды, а теперь Филипп, глядя на меня со стороны, открывает во мне наследственные черты, от которых я считала себя свободной».

Читая и перечитывая письмо Филиппа, я невольно начинала оправдываться. «Ваш вид растерявшейся девочки, пойманной на месте преступления…» Но как могу я не иметь такого вида, Филипп? Я была воспитана в строгости, которую вы вряд ли можете даже представить себе. Я не могла выйти из дому иначе как в сопровождении мадемуазель Шовьер или матери… Ваша Одиль, Филипп, провела свое детство с родителями, которые обращали на нее мало внимания и предоставляли ей свободу… Вы жестоко страдали от этого… Моя скучная сентиментальность? Это оттого, что все были так мало сентиментальны вокруг меня… Я требую от любви теплой, ласковой атмосферы, которой не было в моей семье… Моя скромность? Мой недостаток гордости… Как могу я быть уверенной в себе, когда на протяжении всего моего детства я только и слышала, что полна недостатков, что ничего собою не представляю…»

Когда Филипп вернулся, я пыталась повторить ему эту страстную защиту, но он улыбнулся и был так нежен со мной, что я сразу забыла о его письме. День нашей свадьбы был назначен, и я чувствовала себя безгранично счастливой.

Мои родители приехали к дню свадьбы. Филипп произвел на них довольно хорошее впечатление. Ему также понравилась холодная ирония моего отца, и он сказал мне, что в суровости моей матери есть какая-то чисто французская поэзия. Моя семья была удивлена, что мы не отправляемся в свадебное путешествие. Я очень хотела бы поехать с Филиппом. Увидеть с ним вместе Италию или Грецию было бы для меня большой радостью, но я чувствовала, что он против этого, и не настаивала. Я понимала, что он переживает, но мои родители непременно желали, чтобы был в точности соблюден «церемониал счастья», и моя мать в день нашей свадьбы предсказала опасное будущее моей семейной жизни.

— Не показывай мужу, — сказала она мне, — что ты слишком любишь его, иначе ты погибла.

Я пожала плечами и ответила сухо:

— Я сама позабочусь о своем счастье.

Первые три месяца нашей совместной жизни остаются для меня самым гармоничным из всех моих воспоминаний. Бесконечная радость жить с Филиппом. Медленное раскрытие любви. Согласие тел. Тонкая деликатность его доброты, его нежная предупредительность. Как все казалось мне чарующим и легким с тобой, Филипп! Мне хотелось устранить из твоей памяти все грустные воспоминания, доставить тебе все радости, сесть у твоих ног, целовать твои руки. Я чувствовала себя такой молодой. Все прошлое отошло вдаль: суровое детство, тяжелая работа на войне, душевное смятение одинокой женщины. Я обо всем позабыла. Жизнь была так прекрасна.