Оливия Уэдсли - Честная игра

Камилла прочла краткую заметку и взглянула на приложенные к ней портреты Филиппы и Джервэза. Затем она обратилась к нему с едва-едва заметным колебанием:

— Какой ужас, я совсем не обратила внимания! Что вы подумали обо мне, дорогой Джервэз? По крайней мере, разрешите теперь искупить свое прегрешение. — Она протянула ему руку, которую он взял в свои. — Я желаю вам счастья, чтобы и теперь, и в будущем исполнились ваши самые заветные мечты.

Она ласково высвободила руку и продолжала:

— Вы уже давно помолвлены? Я, наверно, показалась вам невероятно бестактной? Я не понимаю, как я не заметила этого раньше.

— Дорогая моя, к счастью, мы пользовались, конечно, совершенно безобидной, но несколько раздражающей популярностью всего лишь один день. Я был в Марче, в имении Кардонов, провел там субботу и воскресенье, и там Филиппа, то есть мы решили — ну, словом, она согласилась выйти за меня замуж.

Камилла опять взяла газету:

— Я, наверное, ее уже видела. Она очаровательна, Джервэз!

Джервэз тоже взглянул через ее плечо. Он сказал с коротким смехом:

— Эти фотографии несколько напоминают июнь и декабрь, не правда ли?

— Сколько ей лет? — вместо ответа спросила Камилла.

Девятнадцать, — сухо ответил Джервэз.

— Какой очаровательной chatelaine <���Владелица, хозяйка замка.> она будет в Фонтелоне. Вы должны заказать большому художнику ее портрет, Джервэз!

— Да, я так и хотел сделать, — с увлечением воскликнул Джервэз. — Честное слово, Камилла, на минуту фортуна улыбнулась и мне. Дом в городе нужно будет украсить, а в Фонтелоне перестроить западное крыло — таков уж обычай нашей семьи…

— Когда будет свадьба?

— Я надеюсь, до Рождества. Какой смысл откладывать?

— Конечно, никакого.

— Во всяком случае, я хотел бы не позже этого времени… А затем мы сможем поехать на юг, на неизбежную для нас Ривьеру, или в Египет. Возможно, в Африку, на юг Туниса, иди даже в Южную Америку. Мы там пробудем довольно долго. Филиппа никогда нигде не была. Подумайте, какое счастье показывать мир такой женщине, как она!

Его голос звучал пылко и вместе с тем очень нежно.

— Это будут исключительные переживания, — прошептала Камилла.

— И она страшно любит путешествовать. — Он схватился за высокую плиту камина. — Мне даже не верится, Камилла!.. Я бесконечно счастлив…

Вошел лакей со столиком.

— А, вот и наш обед за карточным столом! — засмеялась Камилла. — Или вы предпочитали бы по всем правила этикета?

— Нет, ни в коем случае. Так в тысячу раз приятнее, — запротестовал Джервэз.

Но когда стол был накрыт и лакей удалился, этот импровизированный пикник почему-то вышел вялым и неудачным. Чего-то не хватало. Камилла была любезной хозяйкой, много говорила, по крайней мере — задавала много вопросов по поводу Филиппы, на которые Джервэзу приходилось отвечать. Но чувствовалась какая-то натянутость. И оба отлично понимали это. Джервэз рано поднялся, чтобы уходить.

— Вы украсили мой вечер, дорогая!

— Это я должна сказать вам, — улыбнулась ему Камилла.

Джервэз поцеловал обе ее руки; он испытывал чувство известного облегчения, когда, наконец, сбежал вниз по лестнице. Сидя уже в автомобиле, он подумал: «А почему бы и нет? Можно быть в Марче в час с небольшим, а сейчас только половина десятого».

Во время пути он вспоминал, как он провел время у Камиллы. Оно как-то затуманивало его настроение… Ему хотелось жить только настоящим и будущим, сулившим ему так безгранично много…

Филиппа сама подошла к двери и, увидев его, выбежала ему навстречу.

— Джервэз! — она, смеясь, обняла его за шею. — Ах, дайте мне поуправлять «роллсом»!

— Сейчас.

Он поднял ее, как будто она была статуэткой из тончайшего фарфора. Филиппа надавила педаль, и автомобиль врезался в каменную стену; при этом он немного пострадал — вогнулось одно крыло.

— Чудно! — воскликнула Филиппа. — Но только почему он едет назад?

Он крепко обнял ее одной рукой… сандаловое дерево и жасмин… и звезды.

— Рада, что я приехал?

— Конечно. А сейчас я правильно нажимаю? — Они выехали на большую, прямую дорогу.

— Впереди огни, Джервэз, там, за углом! Вон осветились телеграфные провода. Как изумительно… Как будто над нашими головами вьется узкая серебряная дорога. Но я ничего не вижу перед собой. Скорее, что делать? Берите руль…

Джервэз свернул в сторону. До них донеслись недовольные восклицания пассажиров промчавшегося автомобиля. Филиппа засмеялась. Она находила, что ощущение быстрого приближения большого автомобиля было чудно; она с трудом переводила дыхание и успокоилась только тогда, когда мотор стал работать медленнее и они делали около семидесяти километров в час.

Показались другие автомобильные огни, бесконечно яркие, ослепляющие новичка. На этот раз Джервэзу не удалось так же успешно предупредить катастрофу. Филиппа в панике круто повернула руль и затормозила. Многострадальный автомобиль остановился в траве, рядом с дорогой.

— Прекрасно! — засмеялся Джервэз, крепко обнял Филиппу и поцеловал. Она ответила на его поцелуй девственно холодными юными губами, беззаботно прижимая их к его лицу, к его подбородку.

— А все-таки ты рада, что я приехал? Только искренне, — пробормотал Джервэз.

Филиппа лежала в его объятиях, припав головой к нему на плечо.

— Видишь ли, твой приезд среди ночи, такой неожиданный, скорее напоминает появление принца в волшебной сказке! Ведь они всегда появляются, как известно, в самый нужный момент. Мы все были такие скучные, мама и папа почти что уже заснули, Фелисити телефонировала кому-то, чтобы поехать танцевать, Сэм сидел надутый и молчаливый. В общем, как видишь, все достаточно нудно. И вдруг среди молчания раздается сирена, и это оказываешься ты…

— «Дорогой»? — подсказал ей Джервэз, и Филиппа, смеясь, повторила:

— «Дорогой Джервэз», — умышленно послушным тоном.

Где-то далеко в серебристой мгле ночи пробили башенные часы на церкви.

— Двенадцать! — сказала Филиппа. — Поедем домой и будем готовить блинчики и чай. Это будет так весело!

— А разве ты умеешь готовить?

Она всплеснула руками, как будто слишком оскорбленная, чтобы говорить.

— Умею ли я готовить? Дорогой мой, что касается приготовления блинчиков, то я — последнее слово современной техники поварского искусства. От одного только прикосновения моих пальцев ваши самые обыкновенные сосиски становятся каким-то лирическим произведением, приобретают особый золотисто-коричневый тон, делаются нежными и сочными. Но это еще не все. Я должна сказать — ни капли не преувеличивая, не хвастаясь и не желая превозносить свои достоинства, — что обладаю всеми добродетелями превосходной хозяйки.