Оливия Уэдсли - Жажда любви

Гиз поднялся на палубу и приказал пристать к ближайшей гавани.

Они бросили якорь у берегов Африки, в бухте с неподвижными маслянистыми водами; Лас-Пальма лежала направо от них.

Жюльену немедленно стало лучше, сознание понемногу возвращалось к нему, хотя мысли были по-прежнему бессвязны. Он не переставая твердил имя Сары. Варрон, который, конечно, слышал эти бормотанья, делал вид, что не слышит. Чужие дела и чужие секреты нисколько не интересовали его. Все ерунда в этом мире! Он не допускал исключений из этого правила.

Его единственным желанием было поставить как можно скорее Жюльена на ноги и, получив свое скудное вознаграждение, купить на него такое количество морфия, которое помогло бы ему в возможно кратчайший срок покончить счеты с жизнью.

А так как медленное выздоровление Жюльена являлось к этому препятствием, он постепенно проникался ненавистью к своему пациенту, который не давал ему вырваться из тюрьмы.

Он не оставлял его ни на мгновение, с раздражением вглядываясь в его восковое лицо.

Жюльен теперь целыми днями лежал в тени на палубе.

Однажды их глаза встретились.

— Вы доктор? — спросил Жюльен.

— Надо полагать, что так.

— Чем я болен?

Гиз вырос как из-под земли и ответил сыну обычной, стереотипной фразой:

— Несчастный случай.

Обычно Жюльен удовлетворялся этим ответом, но на этот раз он стал настаивать, и лицо его приняло жалкое напряженное выражение от тщетного усилия выразить свои мысли.

— Я знаю, но где, при каких обстоятельствах? Я ничего не помню.

— Тебе вредно волноваться, Жюльен!

— Я хочу знать правду, — упорствовал Жюльен с внезапным раздражением, которое так характерно для слабых больных. — Где и когда? — твердил он настойчиво.

— Скажите ему, в чем дело, — вмешался Варрон не без ехидства, прекрасно понимая, что Гизу хочется, чтобы он ушел, и наслаждаясь случаем сделать ему неприятность. — Это успокоит его нервы. Волнение опасно ему. Вы только и делаете, что вредите.

Выражение сдерживаемого гнева промелькнуло на лице Гиза, к величайшей радости Варрона, который даже прищурился от удовольствия. Но он моментально спасовал, когда старик неожиданно повернулся к нему с искаженным до неузнаваемости лицом, сам побледнел как смерть, униженно раскланялся и исчез, бормоча что-то непонятное.

— Каким образом я здесь очутился? Что, в сущности, было? — снова раздался слабый, но настойчивый голос Жюльена. — Я хочу все знать, — повторил он, не дождавшись ответа. — Я помню, как возвращался в замок Дезанж, я помню… — лицо его приняло напряженное выражение, глаза налились кровью, — я помню комнату… с цветами… в ней было темно… Шарль Кэртон был там… Ну, а потом, что было потом?

Он умолк, совершенно обессиленный напряжением.

— У меня в голове какой-то туман, — закончил он апатично.

Но через неделю он был уже на ногах, и для старого Гиза пришел час расплаты.

Несмотря на долгие приготовления, он совершенно растерялся, когда Жюльен в полном сознании спросил его, не было ли на его имя писем от графини Дезанж.

Он почувствовал ужасное сердцебиение, страшную физическую слабость, и все готовые лживые фразы вылетели у него из головы.

Чтобы скрыть свое волнение, он с самым непринужденным видом извлек носовой платок и стал утирать струившийся по его лицу пот.

— Жюльен, мой бедный мальчик, мне надо сообщить тебе нечто, — начал он прерывистым голосом и тотчас остановился, чтобы перевести дух.

Жюльен подошел ближе и облокотился на стол. Его невероятная худоба особенно резко бросалась в глаза в этом положении. Куртка обтягивала его талию и обрисовывала все ребра.

Острый прилив ненависти к Саре охватил старика при этом зрелище. Ему приятно было констатировать тот очевидный вред, который она нанесла Жюльену и который мог хоть сколько-нибудь оправдать его поведение в этой истории.

— В чем дело? — прервал Жюльен тягостное молчание. — Может быть, графиня Дезанж выходит замуж за Шарля Кэртона? Не это ли вы хотите мне сообщить?

Гиз обрел новое оружие. Жюльену ничего не было известно.

— Верно только то, что графиня любила Шарля Кэртона, — сказал он гораздо спокойнее. — Это обнаружилось на суде. Вы, конечно, уже слышали о процессе. Между ним и графиней произошло недоразумение, в результате Кэртон скончался. Конечно, тут играло роль его больное сердце. Но она признала факт борьбы. Он, кажется, ревновал ее… И ее приговорили к одиночному заключению на год…

— Одиночное заключение… убийство Кэртона…

Жюльен подбежал к отцу и стал трясти его за плечи в пароксизме дикого безумия.

— Повторите еще раз, — кричал он в исступлении каким-то сдавленным голосом. — Кэртон убит. Да ведь это я убил его, теперь я все вспомнил, это я!..

— Нет, не вы, а графиня; она во всем созналась, — отчетливо скандируя фразы, проговорил старый Гиз, тщетно пытаясь вырваться из цепких пальцев, которые вонзились в его тело. — Она любила Кэртона. В этом вся суть дела. Она призналась и в этом. Ваше имя даже не упоминалось, вы уехали раньше.

— Она призналась, что любит Кэртона… она сделала это, они поссорились…

Жюльен упал на колени, и его бессильно склонившаяся голова легла на плечо старого Гиза, который продолжал с прежней настойчивостью:

— Кэртон нанес вам удар. Вы потеряли сознание. Он призвал на помощь меня и Колена, и мы вынесли вас оттуда.

— Вы вынесли меня оттуда?

— Спросите Колена. Только он и г-н де Сун знают об этом. А то, что произошло затем, известно из показаний графини. Дело совершенно ясное, потому что и слуги, которые слышали борьбу, подтвердили эти показания. Только потом она призвала их на помощь…

Ему, наконец, удалось вырваться; он, шатаясь, подошел к двери и позвал Варрона.

Они помогли Жюльену встать на ноги.

Он не сопротивлялся сначала, но потом резким движением оттолкнул их прочь.

— Оставьте меня одного, — прошептал он.

Его глаза были налиты кровью, и бессмысленная улыбка играла на его губах. Он постоял немного на одном месте, потом повернулся и пошел к себе в каюту, шатаясь из стороны в сторону и натыкаясь на окружающие предметы.

Дверь захлопнулась следом за ним.

В каюте он упал на постель, закрыв лицо руками; кровь стучала у него в висках, и он не мог остановить это биение, даже прижимая к голове свои горячие руки.

Мысли вихрем проносились в его мозгу под такт этого живого молота.

Так вот как было дело…

Он помнит…

Это было так…

Он видел собственными глазами…

Тысячи новых молотов беспорядочно застучали в его голове, как только он ее поднял.

Неожиданный удар и нахлынувшие воспоминания оказались ему не по силам, — он чувствовал, что задыхается, его мозг был сдавлен точно какими-то орудиями пытки, и ему казалось, что это мучительное ощущение длится уже вечность.